Голливуда тридцатых годов подобная ситуация была самой обычной; в кинопромышленности, потратившей астрономические суммы на переход к звуковому кино, уже повеяло холодом депрессии. Над всеми студиями нависла угроза банкротства, и вынужденные меры жесткой экономии постоянно сбивали всех с толку. Съемки прекращались, едва успев начаться; актерам, чтобы сохранить место, приходилось соглашаться на половинное жалованье.
Студия, зафрахтовавшая Оливье, выдержала шторм лучше других, во многом благодаря появившемуся в 1931 году двадцатидевятилетнему Дэвиду Селзнику, работавшему раньше на “Парамаунт”. Одним из самых дальновидных начинаний Селзиика в “РКО” был запуск “Кинг-Конга”. Он продемонстрировал отличный вкус, собрав внушительную команду новых звезд, хотя едва не дал маху с одной неизвестной актрисой, приехавшей из Нью-Йорка в 1932 году. Это была нескладная девушка лет двадцати пяти. Одетая в ничем не примечательные брюки с сандалям, она не носила грима и говорила со снобистским коннектикутским выговором. “Боже, — воскликнул Селзник, — это самое жуткое пугало, какое я когда-либо видел. Если нам понадобится кто-то на роль Эндорской ведьмы, мы возьмем ее”. Однако режиссер Джордж Кьюкор думал иначе. Ее нью-йоркская проба была весьма посредственной; и все же он почувствовал невыразимую прелесть, нечто завораживающее в том, как она ставила стакан на пол. Ее звали Кэтрин Хепберн, и Кьюкор рекомендовал ее на главную роль в последнем нашумевшем предприятии Селзиика “Билль о разводе”.
Полемическая пьеса Клеменс Дэйн, утверждавшая, что безумие может служить основанием для развода, не могла не попасть на экран; и едва стало известно, что Джон Барримор будет играть сумасшедшего отца, а Билли Берк — мать, центральная роль Сидни Ферфилд стала объектом вожделения. Чтобы получить ее, Норма Ширер надеялась расторгнуть контракт с “МГМ”; очевидным претендентом казалась Айрин Данн, штатная звезда “РКО”. Весьма удачными были пробы восемнадцатилетней Аниты Луис, в недавнем прошлом девочки-кинозвезды. Но Селзник выдвинул более оригинальную идею: он предложил роль Джилл Эсмонд.
Мисс Эсмонд, все время растрачивавшая себя на ничтожные фильмы, ухватилась за такую возможность. В отличие от нее Оливье не испытывал никакого энтузиазма. Прежде всего, он не без оснований подозревал в этом решении запоздалую замену исполнителей. С какой стати Селзник, если он так хотел отдать роль Джилл, не только просил ее согласиться на резкое снижение гонорара, но одновременно заключил контракт с актрисой по фамилии Хепберн, предложив ей невероятную для начинающей сумму — полторы тысячи долларов в неделю? Во-вторых, Оливье уже не терпелось выбраться из Голливуда.
Сам Селзник, стремившийся превратить свое имя в кино в синоним безупречного качества, однажды заметил: ”Если вас в первую очередь волнует то, что принято называть целостностью художника, вам не следует делать коммерческие картины. Беритесь за кисть или пишущую машинку”. По таким меркам Оливье был в Голливуде чужим. Он искал чего-то настоящего с точки зрения искусства и надеялся обрести это в Англии, где ему представился случай сыграть вместе с Глорией Свенсон в ”Полном взаимопонимании”.
Так впервые резко столкнулись творческие интересы супругов Оливье. В итоге Лоренс заключил, что ему следует вернуться, и предоставил Джилл решать самой, дожидаться ли ей в Штатах звездной карьеры. О компромиссе с Голливудом не могло быть и речи. Он был убежден, что покидает это место навсегда и после съемок со Свенсон сосредоточится исключительно на театре. Именно эта решимость никогда не возвращаться обратно сломила мисс Эсмонд. С огромной горечью она отказалась от роли. В июле супруги отплыли домой. Спустя два месяца вышел ”Билль о разводе”, ставший сенсацией. И точно так же, как постановка пьесы превратила в звезду Кэтрин Корнелл, так фильм принес Кэтрин Хепберн международную славу.
Между тем возвращение Оливье в британский кинематограф оказалось довольно бессмысленным. ”Полное взаимопонимание”, потерпевшее абсолютный провал, было гораздо слабее любой голливудской ленты; а мисс Свенсон не повезло больше всех. Фильм, повествовавший о заблуждении супружеской четы, пытавшейся жить независимо друг от друга, был ее первым английским звуковым фильмом. Надежда на возрождение королевы кино двадцатых годов разрушилась самым катастрофическим образом, заставив ее отказаться от дальнейшей деятельности на этом поприще.
Теперь Оливье решил вернуться на лондонскую сцену, что и сделал в апреле 1933 года, сыграв в “Норвежских крысах”, одной из множества драм о психологической атмосфере среди преподавателей английской школы для мальчиков, расплодившихся после “Молодого Вудли” Джона Ван Друтена. Предложенная Оливье роль молодого учителя-идеалиста, испорченного старшими собратьями, не была центральной, однако он согласился не колеблясь, поскольку увидел в ней большой драматический потенциал; кроме того, ему хотелось работать со старым приятелем, Реймондом Мэсси, и с актрисой, которую он обожал со школьной скамьи, — Гледис Купер. Сесил Паркер замыкал великоленный состав. Спектакль имел безусловный успех, и хотя рецензент "Обсервер" советовал Оливье не понижать голос в конце предложений (“Часто он становится почти неслышимым”), общее отношение к его игре было исключительно благосклонным, причем ударение уже не в первый раз делалось на “искренности” его исполнения.
“Норвежские крысы” могут служить ранним примером того, как Оливье удавалось поразить зрителей в довольно спокойной роли, лишенной каких-либо внешних или голосовых эффектов. Особенно проникновенно он читал небольшое стихотворение, и, хотя скромная роль не могла привлечь к нему серьезного внимания критики, удивляет уже то, как живо помнят ее другие артисты. Гарольд Хобсон, старейший критик “Санди Таймс”, позднее называл ее в числе семи случаев в своей практике, когда единственного впечатления было достаточно, чтобы ощутить великого актера. “Это было как coup de foudre — удар грома”.
Когда спектаклю была обеспечена долгая сценическая жизнь, Оливье сняли в аренду дом, принадлежавший некогда художнику Уистлеру. Супруги мечтали об устроенной жизни в Лондоне, однако в тот самый момент, когда они собирались покинуть прежнюю квартиру, на Оливье посыпались новые предложения из Голливуда. От первого — годового контракта с “МГМ” на 40 тысяч долларов — он отказался незамедлительно. Однако второй крючок был с приманкой, на которую просто не мог не попасться молодой актер, обладавший и честолюбием, и здравым умом. Агент телеграфировал Оливье из Лос-Анджелеса, что через две недели он должен сниматься с Гретой Гарбо!
По-видимому, это был шанс из тех, что представляются раз в жизни. Сыграть главную мужскую роль рядом с Гарбо само по себе означало обрести мировую славу. Однако Оливье отвечал с присущей ему осторожностью. Ни на секунду не забывая об окольной и изменчивой тактике голливудских деятелей, он потребовал, чтобы ему были гарантированы возвращение домой первым классом и гонорар не менее полутора тысяч долларов в неделю с момента приезда. “МГМ” дала согласие. Более того, компания обещала, что, если по каким-то неведомым причинам картина с Гарбо не будет
