Фу отвечает мне. Она умеет вести дела.
– И-и-и. Ха-а-ак. Са-а-ам, – тяну я.
Абель качает головой.
– С чувством, мисс Хоанг.
У меня слова застревают во рту. В зале стоит полная тишина.
– Давай, Эв, – шепчет Чейни – от него пахнет мятной жвачкой. – Покажи им свою китайскую волю.
Вьетнамскую, хочется сказать мне. Ты уже забыл, как сказал, что из меня выйдет отличная Ким в «Мисс Сайгон»?
Но на меня смотрит Абель, Кайла стоит с каменным лицом, и Валери драматическим жестом зажала рот. Деваться некуда.
– Йу го мей гок мун хай гам го, фат йун зо син гу сен гоа.
Рот будто патокой склеило. Моя речь звучит точно так же, как у Софии и рыжеволосого Бун Фу – идеальный ломаный китайский суржик.
– Вот, – восклицает Абель Пирс, – можете ведь!
Чейни пихает меня в плечо, словно мы приятели-футболисты. В его восприятии я только что забила гол. Я опускаю взгляд на сценарий и перечитываю перевод.
Если это и есть американская мечта, разбудите меня, когда все закончится.
18
Джиа
Четвертое июля в Нью-Йорке – это мини-фейерверки, народные гуляния в каждом квартале и хот-доги на гриле на каждом перекрестке. Для семьи Ли это любимый день лета. Не из-за народных гуляний или нашей любви к Америке, а потому, что наш ресторан – единственное на всю округу работающее заведение. Мы не закрываемся в праздники. А делаем тройную выручку за день.
В этот День независимости родители мечтают сделать четырехкратную выручку. Они продлили часы работы ресторана до поздней ночи, чтобы туристы и пьяные подростки могли зайти перекусить после фейерверков. Сократив количество работников на четверть, чтобы оплатить новую пароварку, мама с папой буквально не выходят из ресторана. Нет больше обеденных перерывов, нет горячих ванночек для ног, нет слащавых китайских мыльных опер. А для меня никакого больше рисования в парке, никакого залипания в комиксы в магазинчике мистера Кимуры. Никакого Акила. Я только наспех перебрасываюсь с ним сообщениями, пока разогреваю суп для бабули, и смотрю глупые видео в «Тиктоке», которые он присылает мне перед сном.
В памяти все всплывает лицо Дженис, когда ей объявили об увольнении. Не то чтобы она мечтала здесь работать. Но все мы вынуждены помогать родителям платить за жилье. Мы – девчонки из Чайнатауна; мы знаем, чего от нас ждут. Мама говорит, что, если следующие несколько недель у нас будет хорошая выручка, мы сможем снова взять на работу тех, кого уволили. Но пока что наши счета к оплате не заканчиваются.
Я пишу Эверет и Ариэль с вопросом, есть ли у них планы на четвертое июля, но отвечает только Эверет. Никаких, пишет она, буду репетировать реплики. Созвонимся позже, ок? Ариэль не отвечает вообще.
– Джи-джи, смотри, я американский флаг!
Я выбираюсь из-под пледов на диване – Сиси скачет между кухней и гостиной, лицо разрисовано красным и синим фломастерами.
– О боже, – выдыхаю я, когда она с визгом запрыгивает ко мне на руки.
Бабуля – ее ходунки с сиденьем стоят в паре дюймов от телевизора – с большим интересом разглядывает сестренку.
– Весьма патриотично, – заявляет бабуля.
Сиси взрывается смехом, скатывается с дивана и распевает «Я американский флаг!». Я слезаю с дивана и сгребаю ее в охапку, будто она огромный круассан. Пухлые разноцветные щечки Сиси вызывают невероятное умиление, пусть даже сама она – сущее наказание.
– Мама с папой нас прибьют, – говорю я ей.
Я поднимаюсь с пола и, перебросив сестру через плечо, тащу ее в ванную. Всю дорогу Сиси хохочет. Интересно, станет ли она поспокойнее, когда ей исполнится семь?
Из крана течет ржавая коричневая вода – такое случается настолько часто, что дежурный по зданию бросил попытки как-то исправить это дело. Если просто оставить воду включенной, через пару минут она становится прозрачной. Пока мы ждем, Сиси, усевшись по-турецки на крышке унитаза, начинает перечислять имена президентов. Я озадаченно смотрю на нее. В школе ее этому точно не учили. Может, она и правда так гениальна, как надеются наши родители.
Я оттираю ее лицо влажной туалетной бумагой, и синие разводы растекаются у нее под носом. Оттенок напоминает бирюзовую краску, которой я обожаю делать обводку на скетчах с Конохой – она буквально оживляет это скрытое селение из «Наруто». Живи я в Конохе, мне не пришлось бы проводить четвертое июля в попытках отмыть сестричкино лицо от фломастеров. Не пришлось бы врать Акилу, где я пропадаю изо дня в день. Не пришлось бы подслушивать ссоры родителей под дверью их спальни или тревожиться о том, какой будет моя жизнь, когда я закончу двухгодичный колледж. Мистер Са в майке, душный запах застарелого кунжутного масла – все это станет похоже на сон, превратится в воспоминания о жизни, давно оставшейся в прошлом.
– Сестричка, – перебивает мои мысли Сиси, – тебе кто-то пишет.
Я бросаю взгляд на телефон, лежащий на краю раковины. Тот вспыхивает, и поначалу я думаю, что это Ариэль наконец-то ответила на мои сообщения. Но на экране высвечивается имя Акила. Я быстро открываю сообщение.
Привет, занята? Если нет, приходи к Сити-филд!![51]
Салют просто ВОСТОРГ
Я не могу. Знаю, что не могу. Но потом вспоминаю папины слова, которые он произнес аккурат перед тем, как сломалась пароварка, – когда заставил меня идти обслуживать столики. Чтобы твой ресторан был успешен. Сломавшаяся пароварка – это цветочки; краска на стенах потрескалась и облезает, пол пожелтел и покрылся пятнами, воки доживают последние дни. Как только я получу диплом колледжа, нескончаемые счета и грязные тарелки превратятся в мое бремя, которое мне предстоит нести, пока я не провалюсь в долговую яму.
И долги, возможно, начнут набегать даже раньше, чем я думаю. Если сегодня мы не выручим достаточно денег, мама с папой ни за что не позволят мне выйти из дома, и я проторчу здесь до самого конца каникул, и Акил потеряет ко мне весь интерес. Такое чувство, будто я стою на путях в метро, а будущее на всех парах несется ко мне и превращает меня в лепешку, крошит кости своими скрипящими колесами.
Я кладу телефон в карман и пристально смотрю на сестренку, уставшую от стирания фломастеров с лица.
– Идем, – говорю я и тяну ее обратно в гостиную.
Тяжело вздохнув, она плюхается на диван, глаза у нее слипаются. Бабуля так и сидит на своих ходунках и с довольным видом смотрит телевизор, на экране которого фейерверки рассыпаются в пиксельное конфетти. У меня дрожат
