– Нет, но мне ужасно понравилось вот это платье. – Она указала на длинное одеяние из светло-зеленого шелка с серебристой отделкой на воротнике.
– Вам пойдет, – заметила Кэтрин. – Почему бы не взять?
– Не стоит. – Нэнси покосилась на Агату. – Разве что купить отрез и попробовать смастерить что-нибудь подобное.
Кэтрин глянула на часы.
– Только не тяните – до отправления всего час.
– По-моему, я видела что-то похожего цвета вон там. – Агата указала на прилавок. – Пойдем глянем?
Пятнадцать минут спустя они присоединились к Кэтрин в кафе на открытой веранде на краю базара. Она уже заказала на всех, и не успели дамы усесться, как им принесли огромную тарелку еды.
– Это на всех, – пояснила Кэтрин. – Тут фалафель[26], табуле[27] и баба гануш[28].
Агата ни разу не слышала о таких блюдах. Пока они ели, Кэтрин перечисляла ингредиенты: бобы, мята, помидоры, баклажаны, дробленая пшеница, кедровые орехи, черешня, фарш из ягнятины. Когда тарелка опустела, она поманила официанта и сказала что-то по-арабски.
– Я заказала на десерт фирменное блюдо – розовую воду и миндальное мороженое с фисташками.
Перед мысленным взором Агаты вдруг предстал Макс, слизывающий каплю crema dei Dogi с уголка рта. Где он сейчас? Наверное, где-нибудь в Средиземном море, ближе к Азии.
И снова в голове зазвучали слова предостережения: «Опутывает тебя чарами, оглянуться не успеешь, как становишься ее рабом…» Агата бросила взгляд на Кэтрин, которая в этот момент пыталась привлечь внимание официанта. Сегодня они безропотно подчинялись ее планам и командам, так что да – она действительно опутывает чарами, но приятными. Верблюды, массаж, базар, еда… Агата улыбнулась про себя – этот день она запомнит навсегда.
* * *
Пассажиров «Таврского экспресса» ожидала группа автобусов. Заправляли всем братья Нэрны, австралийцы по происхождению. Один из них одобрительно оглядел Кэтрин с головы до ног; в уголках ясных голубых глаз прятались морщинки, выделяющиеся на фоне загорелой кожи.
– Нам нужны места впереди, – твердо заявила Кэтрин. – Моя подруга плохо переносит дорогу.
Она оглянулась через плечо на Агату, которая внимательно слушала Нэнси и чему-то хмурилась.
– Места уже забронированы, – ответил австралиец.
– Так разбронируйте! – Кэтрин сунула ему билеты. – Иначе вам придется отмывать салон!
Он наклонил голову, изучая билеты.
– Постараюсь что-нибудь придумать, мисс…
– Миссис. – Кэтрин величаво кивнула. – Благодарю, мистер Нэрн.
Ее губы раздвинулись, обнажая превосходные зубы. Она повернулась, чувствуя на себе его взгляд.
– Зовите меня просто Джим!
Агата с Нэнси встретили ее с волнением.
– Все в порядке, – успокоила их Кэтрин. – Можно не беспокоиться.
– Это хорошо. – Агата бросила взгляд на ближайший автобус. – Мы видели, как один из водителей пронес в салон ружья. Они были замотаны в одеяло, но дула торчали наружу.
– Ничего особенного, стандартные меры предосторожности. Я бы остереглась пересекать пустыню без оружия. Пойдемте!
Трех арабок в парандже прогнали в заднюю часть автобуса. Одна из них везла в корзинке живых цыплят; те тоже протестующе заверещали.
– Ужасно стыдно занимать чужие места, – сокрушалась Агата.
– Да бросьте! – Кэтрин плюхнулась на сиденье у окна. – Они к этому привыкли, а вы – нет. Им самим вряд ли понравится, если вас стошнит посреди девятнадцатичасового перехода, особенно в такую жару.
Десять минут спустя автобус уже ехал мимо фруктовых садов и финиковых пальм, которые мало-помалу уступили место бесплодной пустыне. Однообразие пейзажей оказывало гипнотический эффект, и вскоре Нэнси с Агатой задремали.
Кэтрин покосилась на спящие лица – ей тоже хотелось забыться сном. Меньше чем через сорок часов она будет стоять у алтаря англиканской церкви в Багдаде. Кэтрин представила, как Леонард стоит рядом, улыбается ей, поворачивается, чтобы поцеловать… При мысли об этом кровь застыла в жилах.
Ей вдруг отчаянно захотелось излить душу, высказать все страхи, накопившиеся за время пути. Кэтрин снова глянула на спящих женщин. Наверняка вымотались оттого, что сидели с ней прошлую ночь.
Что-то изменилось в этой поездке. Началось, пожалуй, с наводнения, когда все они собрались ночью в одном купе. А потом Кэтрин заболела, и между женщинами возникла особая связь; теперь они – не просто попутчицы. Ей так хотелось исповедаться…
Кэтрин мысленно оборвала себя на слове, которое протискивалось из дальнего угла сознания.
Друзьям.
Она привыкла считать себя женщиной, у которой нет друзей. Во всяком случае, друзей женского пола. Если бы кто-нибудь попросил ее составить список самых близких людей, первыми на ум пришли бы мужчины с раскопок. Конечно, есть еще сестра, в Норфолке живет, но они никогда не были особенно близки. Не настолько, чтобы рассказать о смерти Бертрама. Не настолько, чтобы рассказать о… чем? Даже слов таких нет. Доктор что-то плел про врожденную нечувствительность к гормонам и никак не мог дать определение состоянию, которое свело Бертрама в преждевременную могилу.
Кэтрин перевела взгляд за окно: кругом лишь небо и песок. Здесь легко потеряться, несмотря на кажущуюся открытость. В полдень совершенно невозможно определить, куда ты идешь – на север или на запад; иногда автобусы сворачивали не туда, путаясь в лабиринте дорог.
Не про тебя ли это?
Она до сих пор хранила в себе голос Бертрама. Если бы только он рассказал ей сразу, поговорил бы с ней вместо того, чтобы броситься в ночь с оружием!
Ты вовсе не обязана…
– Но я хочу! – прошептала она своему отражению в оконном стекле. Если она сейчас откажется от брака с Леонардом, придется следующим же поездом возвращаться в Лондон. Причем не в Британский музей – для нее там работы не будет. Нет, надо будет навязывать свои услуги, отираясь в домах моды. Беда в том, что мир гламура, когда-то такой манящий, больше не привлекает. Просто невозможно вернуться к проймам, сумочкам и шляпкам после вступления в истинно мужской мир, мир затерянных цивилизаций и зарытых сокровищ.
Именно этого ей и хотелось – жить как мужчина.
Она приручила их всех – всех молодых людей, с которыми работала, а значит, и с Леонардом справится, если подойти к делу с умом. Несмотря на весь свой авторитет, в делах любовных он был новичком – уже судя по тому, что не протестовал против отмены первой брачной ночи. Она станет его дразнить, как дразнила Макса: мелькать перед ним, словно картина в художественной галерее – смотреть можно, трогать нельзя.
