достаточно легитимным, чтобы отмахиваться от него. Но, черт возьми, как же я хотела.
Я была не из тех, кто сердится. Расстраивалась, да. Раздражалась часто. Но гнев был не той эмоцией, которую я могла бы легко обозначить, когда почувствовала странное горячее бурление в крови. От макушки до кончиков пальцев почувствовала, как по мне ползет неясное ощущение.
Может быть, именно поэтому я не могла понять, что заставило меня спуститься по ступенькам на нижний этаж дома, перелезть через бордюр, пересечь внутренний дворик босиком и через эту чертову живую изгородь на задний двор Люка. Прошло около трех часов с тех пор, как я видела его в последний раз, и уже давно прошло то время, когда солнце скрылось за горизонтом.
Так много мыслей пронеслось в моей голове; множество сочетаний слов из четырех букв, которые я никогда не связывала в одно предложение за все свои двадцать шесть лет. И все потому, что у меня было липкое неприятное чувство, что меня одурачили.
Когда ветка оцарапала мне руку, я зашипела себе под нос.
— Футбольное перемирие, моя задница.
На нижнем уровне было темно, так что этого было достаточно, чтобы заставить меня заколебаться, прежде чем подняться по ступенькам на террасу. Мой гнев, или что бы это ни было, угас вместе с моей нерешительностью.
Когда я подняла телефон, статья смотрела прямо на меня, нелепая и приводящая в бешенство. Мои глаза сузились, когда мои определенно неназванные эмоции снова нахлынули, как ледяной ветер. Как только я направилась через внутренний дворик к раздвижной двери, за стеклом зажегся свет, и Люк спустился по лестнице с собственным телефоном в руке и хмурым выражением на лице.
На крыльце было достаточно светло, поэтому я притормозила, расставила ноги, скрестила руки на груди и стала ждать, когда его предательская задница увидит меня. Он поднял взгляд, но ни в его глазах, ни в складках широкого неулыбчивого рта не было и тени удивления. Я увидела, как его широкая грудь расширилась от вздоха, как будто он ожидал меня увидеть.
Мы смотрели друг на друга через внутренний дворик на заднем дворе, через двойную раздвижную дверь. Странный потрескивающий тупик, который я чувствовала сквозь все эти барьеры. Затем Люк начал двигаться, быстро и бесшумно.
— Я не говорил, что ты отвлекаешь, — поспешно сказал он.
Я подняла свой телефон, как будто это само по себе могло доказать, что он не прав, и было единственным неопровержимым доказательством, которое мне могло понадобиться. То, как он настороженно взглянул на экран, ничуть меня не успокоило. Это был виноватый взгляд.
— Ну, ты что-то сказал, Люк.
К моему крайнему удивлению, он зарычал и вскинул руки, при этом на его бицепсах заиграли мускулы.
— Вот почему я ненавижу иметь дело со СМИ. Они все искажают. Вот почему не хочу делать эту глупую статью в Sports Illustrated.
— Глупые, потому что хотят поговорить обо мне? — огрызнулась я. — Они журналисты. Журналисты освещают важные события, и нравится тебе это или нет, это важная история.
Его глаза потемнели, а челюсть напряглась, мышцы под кожей резко напряглись.
— О, поверь мне, я в курсе.
Этот тон. То, как его губы скривились, произнося слова, словно они были неприятными на вкус, кислыми на языке, заставило все внутри меня взорваться.
— Я этого не выбирала, — закричала я. Люк удивленно моргнул, ярость в моем тоне заставила его отступить на шаг. — Я не знала, что все это произойдет, ясно? Вернулась домой, чтобы похоронить отца, и внезапно оказалась в этом месте, где… где такие люди, как ты, ненавидят меня. Мне приходится беспокоиться, не слишком ли большой вырез на моем костюме, когда говорю с командой, потому что кто-то может подумать, что я шлюха… И это один из пунктов, и я… — Мое дыхание участилось, стало неглубоким, легким перестало хватать воздуха, зрение опасно сузилось, появились черные полосы по краям.
Я прикрыла рот трясущейся рукой, когда истерический смех сорвался с моих непослушных губ, которые были холодными и оторванными от остального тела. Все части меня раскололись от паники, распирающей меня по швам.
— Элли, остановись, — скомандовал Люк, хватая меня за плечи твердыми горячими руками. Я удивленно вскинула голову, и все, что смогла увидеть — его глаза, более светло-карие, чем я думала, — Сделай глубокий вдох.
Необъяснимо, но я подчинилась.
Он кивнул.
— Еще раз.
Сладкий, пахнущий озером воздух наполнил мои легкие до отказа, и лицо Люка расслабилось, когда я выдохнула через рот.
— Хорошо. — Его руки ослабли, но остались на моих предплечьях. — Еще один для меня.
Мои глаза горели от того, как его пальцы скользили по моей коже. За последние две недели я пожала бесчисленное количество рук, но никто не обнимал меня со времен Пейдж, с того дня, когда я уехала из Милана, получив известие о сердечном приступе отца.
Теперь я была ближе к Люку, на один шаг, и сжимала руки в кулаки между нами, но мягкий хлопок его рубашки касался кожи моих костяшек пальцев. Сквозь этот тонкий слой я чувствовала исходящий от него жар, тепло, его тела, как будто он был печью.
И он был высоким. Люк оказался намного выше меня, когда я не была на каблуках. Подняв подбородок, я посмотрела ему в лицо, пока он наблюдал, как я снова дышу. Медленно мои конечности встали на место, срастаясь между собой с каждым вдохом. Каждый блок здравомыслия встал на место.
— Это нормально — злиться, — сказал он низким успокаивающим голосом. — Я тоже зол на придурка. Ненавижу этого парня, он превратил мои слова в то, чего я не имел в виду.
Отвести от него взгляд оказалось невозможно, поэтому я стояла в темноте, держа его руки на своих предплечьях, а его глаза неотрывно смотрели на меня.
Что, черт возьми, происходит?
Люк заговорил снова, не долежавшись от меня реакции. Это было все, что могла сделать, чтобы продолжать дышать.
— Прости, Элли. Все, что я ему сказал, это то, что, пока он не спросит меня о футболе, меня не интересуют никакие другие развлечения. — Он зажмурился. — Или что-то в этом роде. Я даже не могу вспомнить. Но это было больше о нем, чем о тебе.
После извинений Люка, которые казались честными и прямыми, без лишних слов и цветистых оправданий, я почувствовала, как безумная энергия полностью уходит из меня, будто кто-то все выкачал.
— Я не могу допустить, чтобы ты делал ситуацию еще сложнее, чем есть, — устало сказала ему. — И поверь мне, это самое трудное, что я когда-либо
