от хихиканья. Винсент опускает глаза. Я на мгновение представляю, как он вырывает антологию у меня из рук, швыряет ее через всю комнату и целует меня прямо в губы.
Но он этого не делает. Винсент все еще стоит как истукан. Терпеливый. Ожидающий.
— Ты помнишь, как предлагал мне расплатиться? — спрашиваю я, медленно оборачиваясь.
Он кивает.
Я протягиваю руку и провожу кончиком пальца по изгибу его плеча.
— Что это за мышца?
Винсент тяжело выдыхает.
— Дельтовидная, — отвечает он, рвано выдыхая.
Я киваю и опускаю руку. Парень кажется слегка сбитым с толку.
— Это все, что ты хотела спросить?
— Да. Любопытство удовлетворено.
Я поворачиваюсь, чтобы положить антологию Энгмана обратно на стол, но Винсент движется следом — и на этот раз прижимается всем телом к моей спине. Я полностью перестаю дышать.
— Уверена, что не хочешь узнать, что это за мышца? — спрашивает он, проводя кончиком пальца по внешней стороне моего предплечья. Я вздрагиваю, когда костяшки пальцев скользят по нежной коже на сгибе моего локтя и продолжают подниматься вверх.
— Бицепс, — хриплю я. — Это все знают.
Мои волосы щекочут затылок, когда он отводит их в сторону. Единственное предупреждение, которое я получаю, — это горячее дыхание на коже, а затем его губы прижимаются к изгибу моего плеча так нежно, что сначала я задаюсь вопросом, не показалось ли это.
— А это?
Я не могу ясно мыслить.
— Эм… — голос звучит как тихое карканье. — Не говори. Я знаю ответ.
Его губы снова прижимаются к плечу и это на этот раз ошибки быть не может. Мой рот приоткрывается, пока тепло разливается внизу живота, когда Винсент прикусывает кожу.
— Трапециевидная мышца, — шепчет он.
Я поворачиваюсь к нему лицом и колени сразу же слабеют, когда понимаю, насколько близко мы стоим. Его рот в нескольких дюймах от моего. Я прижимаю руку к его груди, пытаясь сохранить драгоценный кусочек пространства между нами. Чувствую, что вот-вот наброшусь на него, но не могу браться за это вслепую, не тогда, когда недопонимание — худший вариант. Если мы сейчас поцелуемся, на этом все и закончится. Я забуду все, что беспокоило и все вопросы, на которые хотела услышать ответы. И я знаю, что пришла сюда ради одноразового секса, но, кажется, это стоит усилий. Стоит риска.
Я хочу сделать это правильно или не делать вообще.
— Кендалл, — бормочет Винсент. Это звучит как мольба.
— Подожди, — говорю я, с трудом сглатывая. — Хочу кое-что спросить.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Винсент не расстраивается. Не становится злым, отстраненным или странным. Даже если находит мою просьбу поговорить убийственной для настроения, размеренный шаг, который делает в ответ, не пассивно-агрессивен или жесток.
Он терпелив.
Винсент дает мне пространство, необходимое для того, чтобы выйти на середину комнаты и пройтись несколько кругов, глубоко вдыхая прохладный воздух и пытаясь прочистить голову, прежде чем снова повернуться к нему лицом.
Он прислоняется к столу и кивает, предоставляя мне слово.
— Итак, — прочищаю горло. — Я сбежала. В понедельник.
— Ага, знаю. Я был там.
Я фыркаю и бросаю на него предупреждающий взгляд.
— Наверное, у меня боязнь толпы. Не то чтобы до этого все было хорошо…
— Я подозревал, — язвит он с улыбкой, в которой больше доброты, чем поддразнивания. — Послушай, я не виню тебя за уход. И не знал, что ребята собирались шпионить. Мои друзья идиоты. Я приношу извинения от их имени.
— Пока не извиняйся, — огрызаюсь я. — Могу я хотя бы сказать замечания?
Винсент широко разводит руками.
— Окей, извинения отменяются. Вывали на меня все замечания.
Я делаю глубокий вдох и складываю руки на груди, чтобы успокоиться.
— Мне не нравится, что твои друзья знали, где нас найти. И я знаю, что не могу просить не говорить о подобных вещах, потому что, очевидно, я все рассказала Харпер и Нине и была бы лицемеркой, если бы злилась, но тот факт, что они пришли в Starbucks, сидели там и наблюдали за нами и, вероятно, делали фотографии, чтобы отправить в какой-нибудь общий чат, заставил почувствовать себя такой… такой… — я издаю сдавленный стон. — Такой уязвленной. Это чувство, когда над тобой смеются, наблюдают и преследуют.
Все время, пока я говорю, улыбка Винсента спадает.
Когда заканчиваю, он с трудом сглатывает и говорит:
— Прости, Кендалл. Это не входило в мои намерения — не было нашими намерением. Я клянусь. И тем не менее причинил тебе боль. Мне жаль.
Могу сказать, что это не от имени команды. Его извинение. Я сдерживаю порыв сказать, что все в порядке, но головой понимаю, что это не так.
Но я киваю — просто чтобы он знал — извинения приняты.
— Также я убежала, потому что была… сбита с толку.
— Из-за чего? Давай поговорим об этом.
Я выгибаю бровь.
— Правда?
— Конечно. Я не хочу, чтобы тебя что-то смущало.
Это совсем не то, чего я ожидала и так приятно, когда к тебе относятся так, будто сверхактивные эмоции не иррациональны и не вызывают раздражения.
— Я уже говорила, что не сильна в этой игре, — начинаю я.
Винсент открывает рот, но я поднимаю руку, требуя, чтобы он молчал.
— Я знаю, — обрываю его. — Знаю, ты сказал, что это не игра. Но это единственный способ, которым могу описать, на что это похоже. И такое чувство, что я пропустила книгу с правилами или просто не очень умная, но…
— Ты умная, — резко перебивает Винсент. — Спроси меня о том, что тебя беспокоит. О чем угодно.
Я прикусываю губу и ищу на его лице хоть какой-то намек на юмор. Но Винсент абсолютно серьезен.
— Когда ты оставил записку в библиотеке, — начинаю я, голос слегка дрожит, — это был код, означающий, что хочешь пойти на свидание за чашечкой кофе? Или переспать? Или это действительно просто для репетиторства? Или — не знаю. Я не хотела придавать этому слишком большого значения.
Я заламываю руки, желая, чтобы сердцебиение успокоилось и перестало вести себя так, словно я стою на краю крыши на высоте двадцати этажей над оживленной улицей. Так драматично.
Винсент хмурится.
— О какой записке мы говорим?
— О записке.
— Нет, я имею в виду — о первой или о второй?
Настала моя очередь хмуриться.
— Подожди. Что?
Винсент мгновение смотрит на меня так, словно не может понять, шучу я или нет, а потом делает то, чего меньше всего ожидала.
Смеется.
Я ошеломленно наблюдаю за ним, когда тот садится на край кровати и проводит руками по лицу.
— О боже, — стонет он, затем опускает руки на колени. — Я так
