заметил, что одна парта пустая. Никого на ней нет. Только что сидели, а уже нет.
— Где эти двое? — спросил я, не отходя от стола, потому что на столе у меня лежал план.
— Мы под партой сидим, — отозвались они.
— Вылезайте сейчас же.
— Они всегда под парту лазают, — сказала девочка, которая первой спросила про Марину.
— Хи-хи, — отозвались из-под парты.
И вдруг все полезли под свои парты. Даже тот умный в очках выглядывал перед самым столом.
— Вылезай, слышишь! — сказал я ему.
— А вот и не вылезем, — пискнул кто-то.
— Мы тебя поборем, — сказал другой.
— Вылезайте же, — сказал я.
Я не знал, что теперь делать.
Сейчас войдёт учительница и увидит, какой у меня получился сбор. И расскажет старшей пионервожатой.
Учительница вошла.
И сразу все оказались на своих местах, даже встали, когда она закрывала двери. А из-за её спины выглядывал тот, что просился выйти.
Стало тихо, и вдруг зазвенел звонок. А я ещё не дошёл до конца рассказа.
— Интересно рассказывал Саша? — спросила учительница.
И ребята тихо, на разные голоса ответили:
— Интересно.
— Хорошо они себя вели? — спросила учительница у меня.
И я увидел, как все насторожились, стали слушать, что я отвечу.
— Хорошо, — сказал я, — все внимательно слушали.
— Так интересно вам было? — ещё раз спросила учительница.
И класс дружно в один голос сказала:
— Интересно!
А я ведь не всё им рассказал. И поэтому мне было стыдно.
— Ты не расстраивайся, Саша, — сказала учительница, когда я вышел в коридор следом за ней, — они тебя полюбят, только не сразу, и сначала помучаться надо.
— Ты к нам ещё приходи, — догнал меня первоклассник в очках, — мы каркать будем учиться, у нас не все «рэ» выговаривают.
* * *
В наш класс пришла инспектор.
Она села на последнюю парту и просидела там весь урок. Я иногда оглядывался и видел, как она что-то пишет в свой толстый блокнот.
На перемене она оставила блокнот и красивую шариковую ручку на парте, а сама вышла в коридор.
Приходим после перемены в класс, а ручки у неё на парте нет.
Она ещё не вошла, и учительница не вошла тоже, а мы уже заметили, что пропала ручка.
Первым заметил Помещиков. Он хотел что-то отметить в списке инспекторской ручкой.
— Кладите ручку, эй! — крикнул Носов. — Кто ручку взял?
Все оглядывались друг на друга — и никто не признавался.
А мне показалось, что все смотрят на меня. Хоть я и не брал ручку, не трогал даже. Но всегда, когда происходит что-нибудь и ищут потом виноватого, мне кажется, что подозревают меня. И я уже сам чувствую себя виноватым. И веду себя странно. То вдруг засмеюсь без причины, то наоборот, не смотрю в глаза.
Так и сейчас было.
— Вот же ручка! Вот она! — закричали вдруг Чистяков и Четвериков и показали на парту Феофанова.
Феофанов сопел и даже не стал нагибаться, чтобы проверить.
Четвериков сам слазал к нему под парту и достал ручку. Это была та самая восьмицветная инспекторская ручка.
Четвериков положил её на место, и в это время вошла учительница, а за нею и инспектор.
* * *
Класс решил бить Феофанова. После уроков. Феофанов сопел на своей парте впереди меня, как будто ничего не знал. Он не доказывал, не спорил. Он просто молчал.
— Дадим мы тебе сегодня! — показывали ему кулак многие.
— А может, сама она укатилась, эта ручка? — сказал я Помещикову.
— А ты не лезь, — сказал Помещиков. — Мы не трогаем тебя, и ты не путайся.
— Ну, сегодня будет, — говорил Чистяков.
— Тенц-бемц, — поддакивал Четвериков.
На перемене Феофанов сидел, наклонив голову, и ни на кого не глядел.
Я хотел подойти к нему, сказать что-нибудь, но не знал, что.
— Феофан, дай линейку, а? — сказал я.
Феофанов посопел, полез в парту и вытащил линейку. Не сказал мне ни слова.
— Феофан, слышишь, не ты же это, а?
— Ну и что? — сказал Феофан. И снова замолчал.
После уроков я не пошёл вместе со всеми, а задержался в раздевалке. Феофанова окружили и повели в боковой двор. Это было хорошо видно из окна.
Я вдруг вспомнил, что его линейку оставил в парте, и стал подниматься по лестнице на свой этаж.
Навстречу спускались наша учительница и инспектор.
— Ты что, Саша? — спросила учительница. — Что ты забыл?
— Феофанова бьют, — сказал я вдруг сам неожиданно для себя.
— Кого бьют? — насторожилась инспектор.
— Это они играют, Саша? Мальчик, — учительница повернулась к инспектору, — такой у меня в классе мальчик, Феофанов.
— Нет, бьют. Вон в окно видно.
В окно сверху было видно ещё лучше. Тесной группой стояли ребята и несколько девчонок. Через двор от школы к ним подбегали ученики из других классов.
— Подождите! — сказала инспектор и побежала к завучу.
— Что ты наделал! — махнула рукой учительница и побежала вниз.
Я видел, как она бежала через двор. А потом она повела назад Феофанова. А все ребята шли за ней кучей.
* * *
Утром я пришёл в школу и почувствовал, что никто со мной не разговаривает. На меня даже внимания не обратили, когда я вошёл. Все смеялись, бегали по классу, а на меня не глядели.
Я решил выйти в коридор, и в дверях меня толкнули Чистяков с Четвериковым.
— Ты, циркуль, ещё толкается, — сказали они, посмотрев на меня чужими глазами.
Циркулем меня никогда никто не называл. И вообще я не люблю прозвища. Всю перемену я переживал это слово.
После другого урока я остался в классе. Я сидел ни на кого не глядя, и вдруг ко мне упала мокрая тряпка, прямо на парту, чуть в лицо не попала.
— Не кидайся, — сказал Носов, — а то он жаловаться побежит.
— Сразу побежит, — сказали Чистяков и Четвериков.
— Ему что, опозорил честь класса — и рад.
— Я не опозорил, — сказал я.
— Ты лучше затихни, — сказал Помещиков. — Ещё в пионеры приняли. Возьмём и выгоним назад.
— Выгоним, — подтвердил Носов.
И я чуть не заплакал, но мне удалось сдержаться.
— В торжественном обещании нельзя драться, — сказал я и сразу понял, что получилось глупо. Получилось, как в тот раз, когда меня позвали четвёртым.
— Чего? — удивились все. — Ты торжественное обещание не трогай. Глупости тут болтает разные.
— А что вы к Феофанову лезли?
— Это тебя не касается. Правда, Феофан?
Феофанов посопел впереди меня и сказал:
— Правда.
Такого ответа я от него не ожидал. И больше ни с кем в классе я не разговаривал.
И учительница не смотрела на
