Книга Последний обоз - Анна Соло

— Больно надо. Отец велел вас не трогать.

Нарок, поморщившись, допил остатки и спросил:

— А что ж это было на переправе? Почётные проводы?

— Наши ни при чём. Можешь считать, что с вами пришлые поквитались за наглёж на вечёрке. Твой дружок там отменно постарался.

Нарок снова наполнил кружку, отхлебнул, протянул Мальку.

— А тебе что за печаль?

— Такому, как ты, не понять. Вы, приоградцы, нашим девкам только головы морочите. Играетесь с ними, а женитесь на своих.

— Тогда какой тебе интерес нас, приоградцев, мимо разбойников водить и от нежити прятать?

Малёк грохнул пустой кружкой об пол и сказал нарочито грубо:

— Ты не думай, мне плевать и на Добрыню с его возком, и на тебя с твоим Торвином. Даже если вас всех постреляют, как гусей, не опечалюсь. Но Тишку и её родных в обиду не дам. Хоть она и змеюка. Всё, теперь мой черёд угощать.

И Малёк, отпив из своей кружки, протянул её Нароку. В ней оказалась не хлебная самобулька, а березовица. Нарок возвратил ополовиненную кружку.

— Странно мне, что к нам так прицепились. Вроде, обоз обычный, всё как всегда…

Малёк допил остатки и презрительно усмехнулся.

— Ничего-то ты не ведаешь… Слушай сюда, черная куртка: нынче Добрыня везёт кое-что позавиднее ножей и холстины…

Сказав так, Малёк вдруг уронил голову на руки и заснул сидя. И Нарок внезапно увидел, что паренёк-то совсем зелёный, моложе его самого кругов, верно, на пять. Пусть нахальный, грубый и уже наученный убивать, но ещё маленький, да к тому же какой-то оголодавший и очень усталый. Пить столько хмельного ему явно не следовало. В любом случае он только что произнёс слова, которые наверняка заинтересуют Торвин. Поэтому Нарок с трудом взвалил спящего Малька себе на спину и шатко побрёл вместе с ним на выход.

Попасть в дверь ему, хоть не с первой попытки, но всё же удалось. Куда хуже стало снаружи. Вдруг выяснилось, что кабацкий двор довольно велик и весьма многолюден. В своих бестолковых скитаниях по нему Нарок случайно набрёл на Добрыню с Зуем. Они участливо подхватили Нарока под руки с двух сторон и повели куда-то, но от этого у него только прибавилось хлопот: далеко не всегда добровольные помощники тащили его в одну и ту же сторону, к тому же ворота никак не находились. Зато маневрировать между сидящими на дворе людьми втроём оказалось куда сложнее, чем в одиночку. Наконец, их выручил хозяин кабака: расцепил, по очереди похватал за загривки и вытолкал вон со двора.

Дальнейшее Нарок помнил крайне смутно. Где-то рядом громко ругалась Торвин. Нарок с улыбкой закрыл слипающиеся глаза и пошёл на её голос. Вдруг он ткнулся грудью во что-то большое, мягкое и тёплое. Открыл глаза — и обнаружил перед собой задницу Воробья. "Ах, дружище, как я рад тебя видеть," — с чувством произнёс Нарок, уронил на землю Малька и освободившимися, наконец, руками обнял своего коня и положил голову ему на круп.

Примечания:

*Земляная груша — топинамбур.

**Десятина — около гектара земли.

***Гусь — здесь мера объёма, около 3 л, четверть ведра.

Важные разговоры

Проснулся Нарок в каком-то незнакомом овине. Он лежал на соломе, а вокруг тоненько зудели полчища комаров. Открыл глаза, сел — и сразу понял, что делать этого не следовало: щелястые стены сейчас же плавно качнулись перед ним, а под ложечкой словно заворочалась холодная жаба. Нарок зажмурился и со стоном повалился обратно. Дурнота малость поутихла, оставив во рту привкус козьего помёта. Трудно сказать, сколько бы он ещё провалялся так, без единой мысли, в муторном полусне, но вдруг чья-то прохладная ладонь осторожно легла ему на лоб.

— Омела? — прошептал он.

— Да, я. На вот, выпей, полегчает.

Нарок с трудом разлепил глаза. Омела сидела перед ним на корточках, держа в руке небольшой корец с чем-то горячим, резко пахнущим чесноком. Он сел (на сей раз плавно и очень осторожно), взял протянутую девушкой посудинку, заглянул внутрь. Там, в густой зелёной жиже, среди неаппетитных шматков жира плавали волокнистые кружочки варёной репы.

— Что это? — спросил Нарок, с трудом сдерживая всколыхнувшуюся внутри тяжёлую волну.

— Снадобье от похмельной хвори.

— Ох… Я такое не могу.

— А ты через немогу. Не смотри туда, просто глотай.

И Нарок послушался, решив, что хуже, чем есть, ему уже, верно, не станет.

Странное варево, действительно, помогло: согрело, уняло тошноту, прояснило голову.

— Где мы? — спросил он, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь через щели в стенах, — И сейчас утро или вечер?

Омела ответила ему спокойно и радостно:

— Мы дома, — и тут же поправилась, — В доме моего отца, на Зуевой горке. Теперь уже вечереет, так что вы остаётесь ночевать у нас.

— А Малёк?

— Да вон он, спит в углу. Ты его не тронь, пускай отдыхает. Представляешь, он шёл тайком за обозом аж с того места, где мы свернули с торговой тропы в лес. Всё это время почти не ел и не спал, то разбойников, то нежитя от нас уводил. И одна только Тишка про эту его затею знала.

Нарок покосился на свернувшегося калачиком в соломе Малька и вздохнул.

— Дурной он какой-то. Зачем было огород городить? Подошёл бы к Торвин, или хоть к дядьке Зую, да предупредил по-человечески. По любому вышло бы безопаснее.

— Это всё из-за Тишки. Они ведь с прошлого круга миловались, вместе садились на каждой вечёрке. Все ребята о том знали, и никто уж давно между ними встревать не смел. А тут вдруг — Вольник… Ну, Мальку досадно, что Тишка другого выбрала, вот он перед ней и выделывается, чтоб поглядела по-прежнему. Он и в кабаке-то налакался ей напоказ, хоть обычно ничего крепче березовицы* не пьёт.

Нарок пожал плечами.

— Вот я и говорю: дурной. Тиша ведь девушка. Разве её заставишь делать то, чего она сама не желает?

Омела улыбнулась едва заметно.

— Ничего-то ты не понял… Малёк ей очень нравится. Она в ту ночь, когда к нам неупокоенный вышел, чуть все глаза себе не выплакала, думала, пропал парень, попался нежитю на обед. Теперь-то всё будет иначе.

— Они помирились?

— Да. И отец уж всё знает. Он сказал, что не будет против, если Малёк придёт к нам по травоставу свататься, — и, чуть вздохнув, Омела добавила, — Видно, правду нам сказало гадание на Маэлев день: быть Тише замужем вперёд меня. А мне останется только бросить в реку девичью красоту.

Нарок посмотрел на неё встревоженно.