Затем он перешел к положению с топливом, «которое в ближайшем будущем станет еще более трудным, потому что итальянцам требуются дополнительные поставки. Даже наше собственное положение с нефтью таково, что тяжелые корабли не могут заправляться в основных портах, если только заранее не сделаны приготовления, так как мы не можем сохранить достаточные запасы».
К этому Гитлер добавил весьма курьезную реплику. Он считал, что «опасность возможного вторжения союзников в северную Норвегию станет наибольшей в январе. Система ПВО будет беспомощна из-за темноты».
Послушав Редера в течение 10 минут, Гитлер прервал совещание и приказал адмиралу прибыть к нему на обед. Совещание позднее было продолжено. Оно стало последним, в котором Редер участвовал в качестве главнокомандующего германским флотом. Именно история с конвоем JW-51B привела к его отставке. А тем временем конвой покинул Минч и начал борьбу с суровой Атлантикой.
* * *
Пока немцы спорили, конвой продолжал следовать дальше на северо-восток со скоростью 8 узлов. Это было не слишком много. Скажем прямо, эта скорость была слишком мала, чтобы как можно быстрее покинуть опасную зону.
Вечером в воскресенье 27 декабря один из офицеров-радистов британского танкера «Эмпайр Эмералд» прослушивал частоту 434 Кгц, когда поймал сигналы радиомаяка по пеленгу 56° — то есть слева по носу у конвоя. Об этом сразу сообщили коммодору, и он немедленно известил «Онслоу». Когда об этом узнал связист лейтенант Фостер, он сказал, что «Обдьюрейт» следит за этой частотой. Капитан 1 ранга Шербрук приказал сразу сообщить ему, если появится хоть какая-то информация. Однако командир «Обдьюрейта» ответил, что никаких сообщений не получено. Тогда Шербрук решил, что вряд ли этот сигнал адресован конвою, и, скорее всего, передачу ведет подводная лодка.
Ночью барометр начал падать, пусть медленно, но со зловещей неуклонностью. По северной Атлантике к конвою катилась еще одна зона низкого давления. Ветер начал усиливаться. Сначала он только посвистывал в снастях, потом начал грозно выть. Вместе с собой он пригнал довольно крупные волны и снежные шквалы. Видимость моментально упала почти до нуля, все вокруг почернело. Теперь сохранение строя превратилось в настоящий кошмар.
На мостиках транспортов офицеры и наблюдатели болезненно щурились, пытаясь защитить глаза от ветра. Они напряженно вглядывались в темноту, стараясь не потерять из вида идущий впереди корабль и удержаться за ним. Но в то же время им приходилось бдительно следить за теми, кто идет сбоку и сзади. Не раз и не два вахтенный офицер с ужасом замечал форштевень заднего мателота всего лишь в нескольких метрах от себя, прямо напротив собственного мостика. Затем в течение нескольких секунд или минут судьба кораблей висела на волоске. Видит ли второй корабль его? Уменьшит ли он скорость, чтобы отойти назад и занять правильную позицию? А если там кто-нибудь запаникует и прикажет рулевому поворачивать? Ведь тогда в момент поворота его корма ударит тебя прямо в борт.
Но еще хуже приходилось эсминцам. Даже в хорошую погоду этими кораблями было крайне сложно управлять из-за слишком малой скорости конвоя. А когда ветер усиливается и волна становится крупной, это уже просто невозможно, так как давление ветра разворачивает корабль. Приходится увеличивать скорость, чтобы восстановить управление кораблем, но тогда эсминец был должен двигаться зигзагом, чтобы не обогнать конвой. При этом каждый корабль эскорта имел свою, жестко определенную позицию. Отклониться от нее на пару сотен ярдов значило либо столкнуться с каким-нибудь транспортом, либо потерять конвой из вида.
Два траулера, «Ноферн Гем» и «Визалма», и корветы «Рододендрон» и «Хайдерабад» напоминали камни в полосе прибоя. Волны то и дело захлестывали их, и корабли отчаянно раскачивались.
Сначала ветер дул с северо-востока прямо поперек курса конвоя. Торговые суда несли на палубах огромные ящики с самолетами, и поэтому сильно раскачивались. Плоские бока ящиков действовали как паруса. Судно под сильным порывом ветра могло медленно наклониться в подветренную сторону и несколько мгновений оставаться в таком положении, что вызывало невольное посасывание под ложечкой у экипажа. После этого корабль так же медленно выпрямлялся, чтобы затем опять повалиться на борт.
Вскоре ветер достиг силы 7 баллов по шкале Бофорта — от 27 до 33 узлов, что уже граничило со штормом. Фонтаны брызг, поднятые кораблями, начали застывать ледяной коркой на палубах, леерах и надстройках. Сначала это был тонкий слой, но как-то незаметно лед становился толще и прочнее.
Сменившиеся вахтенные пытались уснуть. Оператор радара Макнесс писал:
«Когда мы попали в зону плохой погоды, то наконец поняли, что означает служить на эсминцах. Корабль гремит и скрипит, прыгая на высоких волнах. Сначала он должен вскарабкаться на вершину водяной горы, а потом летит вниз, словно камень, с грохотом ударяясь о дно ущелья. После этого ему предстоит вползти на следующую волну, и все повторяется сначала, причем все сопровождается ужасным шумом.
Корабль нещадно мотает с борта на борт, и человек не может стоять, если не держится за что-нибудь. Мы были слишком неопытны, и все это застигло нас врасплох. Мы даже не представляли, что корабль может вести себя подобным образом.
Мусорные ведра, полные грязной воды и каких-то маслянистых ошметков, срываются со своих мест и расплескивают содержимое по кубрику. Все вещи слетают со своих мест и весело прыгают по полу. К ним присоединился поток картошки, вылетевший из развязавшегося мешка. Кто-то, обманутый фальшивым спокойствием минутного затишья, пытается вылить мыльную воду из раковины. Но корабль неожиданно резко кренится, пол предательски выскакивает из-под ног, и мыльная пена присоединяется к невообразимому коктейлю на палубе.
Если в борт ударяет особенно высокая волна, вода заливает палубу и мчится по ней, попадая в люки. Тогда в кубрики по трапам льются настоящие водопады. Вода перекатывается по палубе взад и вперед, таская с собой упавшую одежду. Прибоем бьется о мешок с капустой, валяющийся тут же. Вскоре в кубрике воцаряется неописуемая вонь, и мешок отправляется за борт.
Попытка поесть в такую погоду совершенно безнадежна даже для тех, кто чувствует себя достаточно хорошо для этого. После того как человек выбрался из камбуза, где готовилась еда, он садится за стол. Но это выглядит смешно. Вам приходится напрягать все силы, чтобы удержаться за столом, держа в одной руке поднос, а в другой ложку. Стол кренится влево и вправо, вдобавок он регулярно поворачивался, сводя на нет все ваши усилия. Если крен корабля резко увеличивается, все стоящее на столе летит либо вам на колени, либо вообще на пол.
Но самым ужасным была морская болезнь. От нее страдают все люди. Просоленный морской волк, который прослужил на корабле несколько лет, может зеленеть при малейшей качке. Зато безусый новобранец, призванный после начала войны, может чувствовать себя отлично. (Я знал одного моряка, который легко переносил самое сильное волнение. Но зато в отпуске, едва он садился в поезд, то сразу заболевал.)
Вахты должны стоять даже те, кто болен. Освободившись, они используют любую возможность, чтобы поспать в койках и на рундуках. Они лежат лицом вниз, совершенно неподвижно, срываясь с места только для того, чтобы подняться на верхнюю палубу и поблевать за борт. Но часто они опаздывают. И вонь в кубрике становится еще гуще.
