Наблюдение
Я надела самый теплый свитер, но это не помогает растопить лед между мной и дедушкой.
В школе он мигом проглатывает свой обед и куда-то убегает.
Радж озадачен:
— Что между вами произошло?
— Мы поссорились, — вздыхаю я.
— Из-за чего? — удивляется парень.
— Да так, из-за чепухи, — уклоняюсь я от ответа.
Будто спор о судьбе всего человечества — это чепуха.
Мама терпеть не может полупустой зал на премьере и просит помочь ей заполнить оставшиеся места. Она вручает мне кучу билетов на «Наш городок», чтобы раздать в школе.
На уроке естествознания я спрашиваю у Момо, не хочет ли она пойти на спектакль.
— Это бесплатно, — объясняю я. — Моя мама — режиссер.
— С удовольствием! — отвечает она. — А ты пойдешь?
Я кривлюсь:
— О да, я-то пойду.
Дедушка смеется:
— Мне это знакомо. Мне приходится ходить на все футбольные матчи брата. — И добавляет: — Хочешь, сходим куда-нибудь после спектакля? Поедим замороженного йогурта?
Я улыбаюсь в ответ:
— Отличная идея!
Премьера «Нашего городка» назначена на вечер пятницы. Мама уже уехала в театр готовиться, и нас с дедушкой подвозит Бен. Дедушка надел пиджак с галстуком. Я жду, что он начнет жаловаться, что его насильно затащили на спектакль, но он непривычно тих.
В театре аншлаг. Видно, не зря я старалась. Я машу рукой Момо, которая, похоже, привела с собой всю семью. Мы рассаживаемся. Свет гаснет, занавес поднимается.
Я видела эту пьесу много раз, но, возможно, только сейчас доросла до нее, потому что сегодня мне интересно. А может, дело в актерах. Мама была права: ребята, играющие Эмили и Джорджа, просто молодцы, особенно Эмили.
В начале пьесы Эмили — подросток. Она взрослеет, выходит замуж, а потом умирает, рожая второго ребенка. После смерти она возвращается на Землю на один день — в теле двенадцатилетней девочки. Такой, как я.
В одном месте Эмили задумывается, понимают ли люди, что такое жизнь, когда проживают ее. Я знаю, что она имеет в виду: жизнь ценна, но мы не осознаем этого, пока живем. Но, возможно, жизнь ценна еще и потому, что не вечна. Как аттракцион в парке. Когда катаешься на американских горках впервые, захватывает дух. Но будет ли тебе так же весело во второй раз, в третий, в четвертый?
Не удержавшись, я украдкой поглядываю на дедушку. Он сидит как зачарованный и не сводит глаз со сцены. Словно почувствовав мой взгляд, он косится на меня. Мы смотрим друг на друга не отрываясь. Лицо дедушки смягчается, и на мгновение мне кажется, что он тоже все понял. Что он прозрел.
Но тут он моргает.
И отводит взгляд.
Спектакль приняли на ура. На последнем представлении артистам даже аплодировали стоя. А у нас дома — ни аплодисментов, ни вызовов на бис. Только я и дедушка, и мы больше не разговариваем.
В качестве примирительного жеста я оставляю для него в ванной новую упаковку резинок для волос, но он не прикасается к ней.
Мне, конечно, хочется уладить наш спор, даже признать свою неправоту. Но в глубине души я знаю, что права. Мир не готов к появлению T.melvinus'а. Может быть, таким и должен быть ученый — человеком, который верит во что-то так сильно, что готов пойти против всех, даже против тех, кого любит.
Может быть, я все-таки немножко безумна.
Когда мы приходим из школы, дома никого нет. Мама на работе, разбирает декорации. Мы с дедушкой расходимся по дому: я — на кухню, он — в туалет.
Меня переполняет нервная энергия, и я решаю что-нибудь приготовить. Пролистав бабушкины рецепты, я выбираю лотарингский пирог. Я проверяю, есть ли у нас нужные ингредиенты: мука и масло для коржа, яйца, ветчина, сыр. В холодильнике только одна головка сыра, и она лежит в самой глубине. Вытащив ее, я вижу, что она лежит там давно: на поверхности выросла сине-зеленая плесень. Сперва у меня от отвращения подкатывает ком к горлу, но потом брезгливость сменяется любопытством. Интересно было бы рассмотреть эту плесень под микроскопом!
Я приношу микроскоп на кухню и устанавливаю его на кухонной стойке. Я соскребаю немного плесени, кладу на предметное стекло и заглядываю в окуляр. Плесень похожа на тонкие ниточки.
На кухню заходит дедушка, в руках — «Над пропастью во ржи».
— Туалет опять засорился, — сообщает он. — Что ты рассматриваешь?
Мне неловко ему объяснять.
— Я готовила пирог, а сыр заплесневел, и я решила понаблюдать за плесенью под микроскопом.
Дедушкино лицо непроницаемо.
— Конечно, так поступил бы любой ученый.
Я не знаю, что сказать в ответ.
Дедушка показывает на книгу:
— Я дочитал. Мне понравилось.
Разинув рот от удивления, я переспрашиваю:
— Понравилось?
— Да. Я поспешил с выводами и был не прав… — Дедушка запинается. — И не только в этом. — Он берет яблоко из чаши с фруктами. Оно красное и помятое, почти испорченное. — Права была ты, — пожимая плечами, заключает он.
Я жду затаив дыхание. Жду и надеюсь.
Дедушка смотрит на яблоко:
— Семя сажают, из него вырастает дерево, плод созревает, падает на землю. — Он откусывает кусочек. С подбородка капает сок. — А потом все начинается сначала. Цикл жизни. Необязательно быть Галилеем, чтобы заметить это… — Я сглатываю. — Наука — вещь мощная. Последствия у нее будут всегда — и чудесные, и ужасные. Кажется, я слегка запутался от возбуждения и забыл о словах Солка.
— А что он сказал?
Дедушка смотрит мне прямо в глаза:
— «Наша главная обязанность — быть хорошими предками».
Я киваю.
Тут дедушка глубоко вздыхает:
— Наверное, это значит, что Нобеля мне не дадут.
— Ученые не сдаются! Когда-нибудь ты его получишь. За что-то более важное. Что еще никто до тебя не делал!
— Интересно, за что? — недоверчиво спрашивает дедушка.
Я показываю на прыщ у меня на подбородке:
— За лекарство от угревой сыпи.
— Хм… Вот это и вправду был бы прорыв. — Дедушка качает головой. — Довольно об этом. Вантуз в гараже? Надо прочистить унитаз. За один раз смыть T.melvinus'а не удалось.
