Норман Мейлер: «Я не могу поверить, что албанцы вызвали сочувствие этих тотально равнодушных людей. Я думаю, НАТО надо было вступить в войну, чтобы продемонстрировать свою силу и тем самым привести к глобальному единению капитализма в Европе. Истинные мотивы этой войны намного грязнее продемонстрированных обществу. Как можно утверждать, что эта война носит исключительно гуманитарный характер? Помню обо всех ее последствиях. Сотни тысяч албанцев и сербов никогда психологически не оправятся от бомбардировок, насилия и ужаса. Я уверен, что после всего этого албанцы и сербы станут еще больше ненавидеть друг друга. И в этом им старательно помогает наше телевидение, а в еще большей степени – новости Интернета».
Уильям Стайрон: «Норман, однажды ты сказал, что Интернет есть самое страшное убийство времени, сравнимое разве что с мастурбацией».
Норман Мейлер: «Не помню, говорил ли я такое, хотя, в принципе, с этим согласен».
Когда лица американских писателей исчезли с экрана, Джон спросил меня:
– Ну, что скажешь? Я и говорю:
– Норман Мейлер прославился, потому что воевал и написал знаменитый роман «Голые и мертвые». Теперь мы, сербы, в Косове голые и мертвые.
– Боюсь, ты не очень хорошо понимаешь, что сейчас происходит в Косове, – осторожно заметил Джон.
Тут что-то зазвонило – то ли телефон, то ли что-то в компьютере, и я это поняла как знак: пришло время все рассказать Джону и понять наконец, сможет ли он мне помочь. Но мозг стал потихоньку отказывать мне. Я погрузилась в сон…
Когда я проснулась, стены палатки подрагивали в приятном свете зеленой лампы. Я увидела спину Джона, склонившегося за компьютером. Он обернулся, улыбнулся, и я сказала ему:
– Не смотри, как я просыпаюсь, ужасно выгляжу…
– Да нет, напротив, но я немного испугался, когда ты спала.
– Я кричала?
– Нет, храпела.
– Может, воздух в палатке спертый?
– Может. Стеклянный шкаф за тобой – это душ…
Я встала, Джон опять повернулся к компьютеру, а я вошла в стеклянный шкаф. Сквозь матовое стекло я не видела ни Джона, ни зеленого света лампы. На всякий случай я разделась только по пояс и разбудила воду, радостно прыснувшую из ситечка душа. Сначала холодной водой омыла грудь, потом подняла волосы и подставила шею под гильотину теплой воды. Улыбнулась этому сравнению, потому что не знала, что со мной сегодня произойдет: сначала выебут, а потом убьют, или сначала убьют, а потом изнасилуют. Смех и хорошее настроение вернулись ко мне. Одно я знала точно: надо быть красивой и лгать. Открыв карты, я либо лишусь Джона, либо сама освобожусь от него.
Со мной из стеклянного шкафа вылетело небольшое облачко пара.
– Боже, – вздохнул Джон, – спаси и помилуй…
– Что это с тобой?
– Замри, пожалуйста! Я должен это запомнить. Ты будто с облака спускаешься…
– Ну, в такую красоту никто из читателей твоего романа не поверит!
– А мне и не надо этого.
– Это ты должен произнести по-сербски, со смехом.
Я окутала Джона как туман, ухватила за плечи, не давая ему подняться:
– И мне не надо.
– Мы об одном думаем? – стыдливо спросил Джон.
– Нет, я должна спасти остатки своей души. Если бы ты знал, что со мной случилось за эти несколько дней…
– И со мной, пока ты спала.
– Тебе мой храп мешал?
– Нет, я даже позвонить смог. Уверен, ты даже не слышала.
– Жене звонил? – чисто по-бабьи спросила я.
– Нет, только маме и издателю.
– Ты соврал им, что первая фраза у тебя готова.
– Нет, я соврал им, что у меня есть сербская девушка, которая пишет для меня первые фразы. По правде говоря, сюжет банальный – как у Шекспира: две враждующие семьи.
– Хорошие и плохие ребята, Джон? Ты, надеюсь, не так думаешь?
– Я не Ромео с Джульеттой имел в виду, а «Сон в летнюю ночь».
– Там нет двух враждующих семей.
– Зато много любви и веселья.
– И что тебе сказал издатель?
– Пришлет мне книгу Хомски, да еще кассеты с новыми фильмами, и просил привезти тебя в Нью-Йорк. Говорит, с сербкой в романе мы наверняка можем пробиться к Лари Кингу.
– Ты знаком с этим подтяжкиным?
– Ну, если бы я побывал на его передаче, то не сидел бы теперь здесь!
– Тем более я не могу тебе ничего гарантировать.
– А если бы, кроме тебя, у меня оказался Уэсли Кларк?
– Ты и его хочешь вставить в роман?
– Ну, я здесь благодаря генералу Кларку.
– Ты ведь не профессиональный военный?
– Нет, я просто разыгрывал такого, чтобы оказаться поближе к истине.
– И про Косово напишешь, что Мейлер и тот, другой, не правы… Я имею в виду тех, что у тебя на кассете.
– Труднее всего победить Маркеса, который очень плохо написал о генерале Уэсли Кларке.
– Здоровенный кусок, Джон. Не думаю, что ты его осилишь.
– Ты мне поможешь.
– Познакомь генерала Кларка со мной. Впрочем, мы с ним и так знакомы. Он сидел как раз напротив меня. Счел, что я слишком красива для переводчицы, это было в первый день прихода КФОРа, когда полковник Уэллс из гуманитарной организации «Кер» докладывал ему о своей работе, а я была при нем. Я во время бомбардировок была переводчицей у полковника Уэллса.
– Он вправду так сказал?
– Да, и на следующий день я оказалась без работы, на лугу, с овцами.
– Не могу поверить, что генерал Кларк так поступил. Знаю, что он любит все красивое, он и сам занимается литературой, ты могла только вдохновить его.
– Ну, теперь ты тоже вдохновился, так что можешь меня по боку.
– Мария, генерал Кларк, правда, так сказал?
– Джон, – говорю, – я вру, потому что это стоящий материал для твоей работы. Не бывает романа без помощи демона, так Жид говорил.
«Ети твою мать американскую, думаю, сейчас ты увидишь, как мы развлекаться умеем». Но Джона мое заявление не смутило. Он смотрел на меня по-сербски – с улыбкой на устах и в глазах, и кудри его, падая на чело, тоже улыбались.
Чтобы успокоиться, быстро говорю:
– Джон, я есть хочу.
Джон показал на стол: семейство харчей ожидало меня. Все было расставлено как когда-то в моем доме: дымился суп, краснели помидоры, белел творог, черный хлеб, зеленый салат, пестрое жаркое. Это меня растрогало, и я вздрогнула, когда Джон опустил мне руку на плечо.
