амбулатория была закрыта, в ней застаивались запахи спиртовых настоек, аммиака и формальдегида.
Доменика занялась своими обычными делами, готовя кабинет к предстоящему рабочему дню. Она подмела тротуар, зашла внутрь и подмела пол. Протерла поверхности тряпкой, смоченной спиртом, не забыв про авторучку доктора Претуччи. Потом надела фартук и шапочку, вымыла руки. Разложила на рабочем столике марлю, шпатели для горла и градусник, затем села за письменный стол. Она просматривала список пациентов, когда в кабинет вошла Моника Мирони с тремя маленькими детьми.
В одной руке молодая мать несла cestino[65] со спящим новорожденным, другой прижимала к себе годовалого малыша, а трехлетний мальчуган послушно шагал позади. В холодное февральское утро щеки всех троих детей были пунцовыми. У матери, такой же румяной, были тонкие черты лица и выражение грустной куклы.
– Чем я могу быть полезна, синьора? – Доменика выдвинула стул. Она протянула мальчугану яблоко, а корзину с младенцем поставила на стол. – Простите, здесь нет отопления. Dottore Претуччи держит кабинет холодным.
– Скажи «Grazie», Леонардо.
– Grazie, синьорина.
– Prego. – Доменика потрепала мальчугана по волосам. – Какой воспитанный.
– Надеюсь.
– Dottore Претуччи будет только завтра утром.
– Я хотела поговорить не с ним, а с вами.
Доменика села.
– Так чем я могу вам помочь?
Моника понизила голос:
– Научите меня, как не рожать детей.
– Вы не хотите еще детей?
– Хотела бы, да мне нельзя. Акушерка из Пьетрасанты сказала, что у меня плохая кровь. Она принимала мою девочку три месяца назад. И сказала, что если я рожу еще одного, то это подвергнет мою жизнь опасности. Я беспокоюсь, ведь если заболею или со мной что-то случится, некому будет позаботиться о детях.
– Вы живете со своей семьей?
– С семьей мужа. Поэтому я и волнуюсь.
– Понимаю.
Моника печально кивнула:
– Муж хочет много детей.
– Вы рассказали мужу о том, что узнали от акушерки?
– Он считает, что это вранье.
– Зачем акушерке врать? Это ее работа – принимать роды. Не в ее интересах лишать себя работы, так ведь?
– Верно. – Моника улыбнулась.
– Мы можем попросить Dottore Претуччи вас осмотреть и выдать заключение. Возможно, тогда ваш муж поверит, что ваше состояние – это серьезно. Ну, знаете, когда он увидит все это на бумаге.
Доменика знала, что Гвидо Мирони никогда не поверит словам медсестры, но к Претуччи может прислушаться. Она записала в тетрадь свой разговор с Моникой.
– Я сделаю пометку, что доктору следует ожидать визита вашего мужа. – Доменика отложила карандаш и чуть подалась вперед. Ей не полагалось давать советы пациентам, но в данном случае она решилась. – Синьора, вы знаете, как именно происходит зачатие ребенка с точки зрения науки?
– Кое-что знаю.
– Можно предотвратить беременность с помощью барьерного метода. Вы понимаете, о чем я?
Моника кивнула.
– Доктор Претуччи снабдит вашего мужа всем необходимым.
– Он не будет ничем таким пользоваться.
– А если доктор ему порекомендует?
– Могу я сама что-нибудь сделать?
– Не говоря мужу?
Моника снова кивнула.
– Но такие вопросы хорошо бы решать совместно.
– Он и слышать об этом не хочет. У меня есть подруга, которая рассказала мне об одном приспособлении. И даже показала его.
– Мне нужно будет поговорить об этом с доктором Претуччи.
– Зачем? А если доктор расскажет мужу?
– Ваши визиты сюда останутся в тайне.
Моника вздохнула.
– Давайте запишем вас на прием. Я могу попросить прийти вашу акушерку, если вам так спокойнее.
– Это она послала меня поговорить с вами, так что, думаю, она не будет возражать. Она католичка и сказала, что священник отпустит мне этот грех.
– Надеюсь. У вас серьезная проблема, и вы должны послушать доктора. – Доменика записала Монику на следующий прием.
– Синьорина, вы же учились в школе вместе с моим мужем, так ведь?
– Да. – Доменика выдавила улыбку.
– Каким он был в детстве?
– Гвидо был сорванцом, – дипломатично ответила Доменика. Мирони дважды оставляли на второй год. В школе он все время попадал – или чуть не попадал – в неприятности. Кроме того случая с камнем было множество других. Но рассказывать об этом Монике она не станет, не ее это дело. Она нацарапала на полях «Сильвио Биртолини» и закрыла тетрадь. – Энергия у него била через край.
Доменика надеялась, что Мирони изменился, – по крайней мере, ей бы так хотелось ради его жены. Родители Моники были родом из другой местности и, очевидно, не знали правды, когда давали согласие на брак дочери.
– Ну а сейчас что он за человек?
– Il Duce[66].
Обе женщины засмеялись.
– О нет. Мне жаль это слышать.
– Сегодня ему пришлось уехать в Лукку, так что у меня выдалось свободное утро. Даже не знаю, как вас благодарить, что нашли время и поговорили со мной.
– Уверена, он хочет для вас самого лучшего. Для вашего здоровья.
– Надеюсь. – Моника собрала детей, чтобы уйти.
Доменика подошла к столу Претуччи и выдвинула ящик. Она достала листовку и протянула ее Монике:
– Здесь информация о тех самых методах. Прочтите перед приходом и сможете потом все обсудить с Dottore Претуччи.
Доменика наблюдала за удаляющимся семейством, пока те не свернули за угол и не скрылись из виду. Чувство тревоги сдавило ей грудь. Хорошо, что Претуччи работал в Пьетрасанте и не стал свидетелем ее эмоций. Она спешно смахнула слезы и вернулась к своим бумагам.
* * *
Доменика толкнула калитку в сад Бонкурсо и подняла один из сложенных под перголой мешков с каштанами. Со времен ее детства сад изменился. Стволы каштановых деревьев стали такими толстыми, что Доменика уже не могла обхватить ни одно из них руками.
Летом сад одновременно и радовал глаз, и служил источником пропитания: красные розы и желтые подсолнухи росли среди аккуратных рядов цикорного салата, зеленого лука, помидоров, рукколы и перца. В тени под перголой, увитой виноградной лозой с крупными гроздьями, устраивались обедать садовники. Зимой в той же беседке можно было перебирать фасоль и сквозь плетеную крышу любоваться далеким солнцем.
Прихватив мешок каштанов, Доменика поспешила домой. По дороге несколько штук со стуком выкатились на брусчатку. Доменика не стала их подбирать. Она не хотела останавливаться, ведь сквозь деревья уже пробивались лучи прожекторов, освещающих сцену.
Зайдя в дом, Доменика позвала отца и мать, но тут же вспомнила, что они уже ушли на карнавал. Она быстро поднялась по лестнице, оставила каштаны на кухне и зашла в свою спальню. В ванной включила горячую воду и, пока она набиралась, почистила зубы. Вскоре от поверхности воды поднялся пар, зеркало запотело. Доменика плеснула в ванну лавандового масла, разделась и легла в воду.
Тело ломило. Шея и плечи затекли от долгой работы в амбулатории. Ноги устали – она помогала акушерке при затянувшихся родах. Постепенно Доменика приходила в себя, намыливаясь мылом с козьим молоком. Затем она ополоснулась холодной водой и вылезла из ванны. Завернувшись в полотенце, она вышла из ванной комнаты и подошла к кровати, на которой мать разложила ее танцевальный костюм. Одеваясь, она начала напевать – сначала себе под нос, затем все громче. Она натянула чулки, сунула ноги
