журнале, сидит у меня в лодке, у правильного весла, и подает мне команды.
Заглядишься на такого героя! Но мне не нравится, что он командует: какой бы ни был чин, а на перевозе я старшой.
- Чего учите? Сам знаю, как грести. Чай, не впервые перевожу!
Он смотрит на меня, улыбается и говорит:
- Конечно, ученого учить - только портить.
Я гребу во всю свою силу, хочу показать ему, что
хоть по морям еще не плавал, но тоже могу управляться с веслом и, может, не хуже моряка.
У меня уже все решено, надо только с Потаповым договориться: кончим в том году училище и пойдем по берегу Онеги до Белого моря - вдвоем-то веселее будет идти. Только бы добраться до Белого моря! А там кораблей, слыхать, много, и на любой возьмут, если сильно гребешь.
Лодка идет быстро и с разгона врезается носом в берег.
- Молодец! Подрастешь, и выйдет из тебя хороший матрос! - говорит Федотович, поднимаясь, и дает мне гривенник.
Я небрежно сую его в карман, будто получать гривенники для меня дело пустое.
Федотович уходит в деревню, а я, стоя на носу лодки, долго гляжу, как он не спеша, важно шагает до деревне, то и дело поднимает руку к фуражке, козыряя в ответ на поклоны мужиков, гляжу на него и думаю, что вот и я побываю в далеких плаваниях, отличусь на войне с японцами или турками и тоже, как Федотович, вернусь домой героем, с медалью, и тогда уже не буду бояться Тани - возьму да сам позору ее кататься на лодке.
Вскоре мне опять пришлось перевозить Федотовича. На этот раз он был без мундира и без медали, совсем обыкновенный, и его седая бородка была уже ничуть не похожа на генеральскую. Вместе с ним переезжали через реку его жена, Давыдовна, и дочка моих лет Манечка. Обе они были одеты нарядно, особенно Манечка, - с голубыми бантами в косичках и на платье.
Федотович снова сел на корму, к правильному веслу а Давыдовна с дочкой сели на скамейку против меня. Давыдовна интересовалась, как живет наша семья, как я учусь, Манечка вертелась на скамейке поворачиваясь ко мне то одним, то другим своим бантом. А Федотович все чего-то весело поглядывал на меня из-под своих кустистых бровей.
- А знаешь, Давыдовна, - сказал он вдруг, - пожалуй, из них вышла бы хорошая пара.
- Вот видишь, Манечка, папа тебе уже и жениха подыскал! - засмеялась Давыдовна.
Манечка состроила мне гримасу и прыснула в кулачок, будто подавилась.
Мне эти шутки не понравились, и я сердито сказал:
- Сели бы подальше, а то грести мешаете!
Когда я их перевез, Манечка попросила у матери разрешения остаться в лодке.
- Вася покатает меня немножко, - сказала она, не спросив, соглашусь ли я катать ее, будто заранее знала, что я не посмею ей отказать.
Давыдовна разрешила.
- С Васей можно, он хороший мальчик, - сказала она.
Федотович с Давыдовной ушли в деревню, а мы с Манечкой остались в лодке.
- Ну катай же? - потребовала Манечка.
- На большой не буду. Если хочешь, садись в маленькую, - буркнул я в ответ.
- В маленькую? Ой, как хорошо! В маленькой я сама буду грести! - обрадовалась Манечка.
Катать ее мне совсем не хотелось: я боялся, что вдруг на перевоз придет Таня, увидит, что я катаю Манечку, и подумает, что Манечка мне нравится. А Манечка мне ничуть не нравилась - только что бантики, а сама как мышка. Но как было отказать - Манечка уже уселась в маленькую лодку, шлепала по воде веслами и торопила меня:
- Ну чего ты там возишься? Давай скорее - кататься хочу!
Грести она совсем не умела. Весла у нее задевали одно о другое, поднимали брызги.
Обдавая меня брызгами, Манечка заливалась звонким смехом.
- Чего гогочешь? - рассердился я. - Раз не умеешь грести, уходи с весел.
- А ты, пожалуйста, не командуй! Не умею, так научи, - ответила Манечка и стала требовать, чтобы я ее сейчас же учил. - Ну что ж не учишь? Я же тебе сказала - учи!
Я показал ей, как надо грести, но она продолжала без толку шлепать веслами и неизвестно чего веселиться, пока течение не снесло лодку до Шуринги; а потом я должен был тащить ее вместе с лодкой вверх до перевоза, так как она не пожелала вылезать на берег.
- Но-но-о! Давай рысью! - погоняла она меня, сидя в лодке.
На перевозе, выскочив на берег, Манечка погрозила мне:
- Я еще приду! Будешь меня катать и учить грести. Не думай, что отвертишься!
Как мне хотелось, чтобы на перевоз пришла Таня! Может быть, в тот день будет непогода, на Онеге поднимутся большие волны, лодку станет сильно качать, Таня испугается, вскрикнет, и тогда я скажу ей:
«Ну чего ты, глупая? Чай, мне не впервые гонять лодку по таким волнам. Это еще что!»
Пусть она поглядит, как я смело управляюсь со своей лодкой в бурю, как гоню ее против волн! Пусть знает, что со мной ей нечего бояться, как бы ни качало лодку.
Но Таня не приходила, а от Манечки невозможно было отвертеться. Прибегая на перевоз, она без спросу садилась в мою лодку, и мне приходилось катать ее, пока собравшиеся на берегу пассажиры не начинали громко возмущаться, требуя лодку.
- Подумаешь - господа! Подождут, - говорила она.
Однажды отец Виктор, наш законоучитель, пришел на перевоз, когда я катал Манечку. Рассердившись, что нет лодки, он стал кричать:
- Эй ты, сопляк, Манечкин жених, давай сейчас же перевоз!
И потом при всех собравшихся на берегу людях поп смеялся надо мной:
- Не по себе дерево рубишь! Голь перекатная, а с барышней катаешься!
С тех пор все на перевозе начали звать меня Манечкиным женихом.
Больше я уже не ждал Таню. Чего мне было теперь ждать ее, если все знали, что я Манечкин?
С ужасом думал я о возвращении в училище: куда глаза дену, встретившись в классе с Таней?
Но мой страх оказался напрасным: Таня не вернулась в наше училище. В конце лета она уехала учиться в губернский город.
Я видел, как Таня уезжала. Отец, работая на перевозе, ловил неводом рыбу, и, когда улов был хороший, я носил ее па продажу
