– Подожди. Когда ты видел его последний раз, помнишь?
– Помню! Во вторник днем. Я положил паспорт в карман, когда мы поехали в больницу.
– Зачем?
– Посетили мысли, что полиция может заинтересоваться группой лиц с раскрашенными мордами.
– А нас с Вадимом почему не предупредил? – кричу возмущенно.
– Вы дети. Я за вас отвечаю.
Да уж… Кто еще за кого отвечает.
– Открою тебе секрет: паспорта мы уже получили. Ложись лучше спать, а я что-нибудь придумаю.
Тут и думать нечего. Поеду к больнице – искать удостоверение личности этого растеряши. Он такие коленца там выкидывал, радиус поиска может достигнуть пятисот метров.
Вспоминаю, где мы ставили машину в тот раз, и прочесываю каждый квадратный сантиметр. Клумба, в которую мы периодически ныряли, выглядит униженной и оскорбленной. Редкие уцелевшие цветочки упорно отворачиваются от меня.
Шарю руками по траве, чуть не рыхлю носом землю. Чего не сделаешь ради любимого «братца».
А вот и он! Смотрит на меня со страницы бордовой книжечки. Фу, здесь уже муравьи поселились.
Обтираю паспорт о джинсы и поднимаю голову. Замечаю знакомые лица. Грустная женщина и ее сын Миша. Мальчик, умеющий звучать громче аварийной сирены. Подходить или нет? Вряд ли они захотят снова встретиться со мной на узкой тропке.
Женщина выглядит хуже, чем в прошлый раз. Но улыбается мне. Значит, подойду.
– Привет.
– Здравствуйте.
– Неплохо выглядишь.
– Вы тоже.
Своеобразная больничная вежливость.
– Как вы?
Довожу их до двери приемной и переминаюсь с ноги на ногу. Сильно пахнет больницей. Неуютно.
– Как всегда. Ночью надеемся на лучшее, а днем окунаемся в суровую реальность.
Мальчик Миша совсем не поворачивает голову и, к счастью, не смотрит на меня.
– Хотя вчера Миша даже поиграл с девочкой. Как сумел. А сегодня опять закрылся. А на себя я давно рукой махнула. Поэтому можешь не врать про сносный вид.
Вдруг она охает и оседает на пол. Я пытаюсь ее поддержать, вернуть в вертикальное положение. Бесполезно. Она без сознания.
Открываю дверь приемной и кричу:
– Эй, помогите! Быстрей!
Не узнаю свой голос. Удивительно, но меня слышат. Две медсестры появляются неизвестно откуда и кидаются к нам. Взвалив на себя Мишину маму, утаскивают ее в кабинет.
Миша так и стоит на улице у двери. Понимает ли он, что происходит?
Понимает. Потому что делает то, что умеет лучше всего. Орет. Лицо сразу становится красным, как свекла. Рот с мелкими зубками изгибается в крике.
Не знаю, что делать. Я боюсь его. Нам на помощь больше никто не бежит.
Это всего лишь маленький мальчик. Точно такой, как моя сестра.
Хватаю его на руки. Стараюсь не смотреть в лицо.
Машет руками, как ветряная мельница. Не могу совладать. Получаю по лицу и зажмуриваю от ужаса глаза.
Время останавливается. Этот ужас будет вечно, вечно, вечно…
Он орет, и лицо его, красное и круглое, готово взорваться.
Я прижимаю его к себе изо всех сил, так что кажется, тонкие косточки трещат. Больше не знаю, что предпринять. Осознаю, что кричу тоже.
Он пугается и замолкает. Закостеневшее тельце становится мягким сдувшимся шариком. Почти не чувствую его тяжести, целую в макушку. А он заглядывает мне в глаза каким-то другим, осмысленным взглядом.
Может, обычно он просто витает где-то там, на своей планете, и его надо лучше звать?
Несколько раз тихо повторяю его имя, потом свое. Вот и познакомились, Миша.
Хожу по крылечку и показываю на деревья, небо, и он даже иногда следит за моим пальцем.
Рассказываю про солнце, которое смотрит на мальчика Мишу и хочет его согреть, такого маленького и заплаканного. Про птицу, которая летела через все небо, чтобы спеть Мише песню, про мир вокруг. Собственный голос звучит чуждо, приглушенно. Вряд ли Миша понимает хоть что-то. Но испытывает какие-то свои чувства, которые держат его здесь, заставляя включить внимание.
Пожалуй, Миша, иногда я бы могла играть с тобой.
Наконец возвращается его мама. На ее щеках даже играет слабый румянец.
– Все уже хорошо. Укол сделали. Просто я переутомилась.
Смотрит на нас вымученно, но улыбается.
Мальчик Миша спит у меня на руках. Из уголка рта свисает слюна. А на моей шее и плечах еще краснеют отпечатки его пальцев.
Суббота
Мы с тобой одной крови
Прячусь за остановкой от палящего солнца. Жду.
Матвеев Коля приходит вовремя. У него чистые уши и даже глаза как будто отмытые. Выглядит нормальным ребенком, вполне довольным жизнью. Но я вглядываюсь внимательнее. Кто знает, когда синдром бегунка снова даст о себе знать? Нужно постоянно держать руку на пульсе.
Сегодня утром я сама ему позвонила. Мы в ответе за тех, кого приручили. То есть отловили в темной подворотне.
– Привет, Коля!
– Привет!
Ах, мы ведь с ним не знакомились.
– Кстати, меня зовут Агата.
– Знаю, слышал.
Улыбается застенчиво. С ним ли мы дрались на рынке?
А может, он того… в меня влюбился? Я его мужественно спасла от бродяжнической жизни, он немного подумал и разглядел мою ослепительную улыбку.
Чего это я? Давно мне в любви никто не признавался? Ветер свободы ударил в голову? И везде мерещатся поклонники.
В конце концов, я намного старше его! Да и влюбляются в меня раз в десятилетку.
Покровительственно хлопаю его по плечу, и мы садимся в маршрутку.
– Как дома?
– Нормально. Поорали немного, потом телефон новый купили. Все как обычно. Теперь названивают каждые двадцать минут. Непонятно, что их больше волнует – не сбегу ли я снова, или не продал ли еще телефон. Но с тобой вроде спокойно отпустили.
– Только сбеги мне!
Грозно ударяю кулаком по коленке. А саму жутко подмывает спросить, каково это – испытывать зуд бродяжничества. Накрывает в одну секунду, так что пятки чешутся, или мысли о побеге зреют несколько дней? Предусмотрительно откладываются сухари и деньги или все решается спонтанно, без оглядки на ресурсы? Почему теплый дом меняется на городские трущобы?
