— Фугуй!
Потом спросила:
— Фэнся уснула?
— Спит.
Тогда Цзячжэнь стала мне говорить то одно, то другое. Только глубокой ночью устала и уснула. А я не спал — то радовался, что ей лучше, то думал — не просветление ли это перед концом. Утром я не стал ее будить. В тот день мы с Фэнся вернулись с работы рано и увидели, что Цзячжэнь сидит. Она сама села! Да еще попросила поесть. Я от радости так одурел, что пришлось ей просить еще раз. Я забыл, что Фэнся не слышит, и сказал ей:
— Это ты ее на тот свет не отпустила!
Больному хочется есть — значит, дела идут на поправку. Скоро Цзячжэнь смогла шить, сидя в кровати. Казалось, еще чуть-чуть — и начнет ходить. Тут-то я и заболел. Вообще, я давно хворал, но, пока хоронил Юцина, прощался с Цзячжэнь, я держался. А как беда отпустила — болезнь меня и прихватила. Я упал прямо в поле. Меня притащили домой. Бедной Фэнся пришлось и ухаживать за нами обоими, и зарабатывать трудодни.
Повалялся я так немного, сказал Цзячжэнь, что мне лучше, и потащился в поле. Люди мне закричали:
— Фугуй, ты седой!
— Я и был седой.
— Наполовину, а теперь целиком.
Я состарился за несколько дней. Сила ко мне так и не вернулась. Чуть резко повернусь — вступает в спину, прошибает пот.
Через месяц после смерти Юцина пришел Чуньшэн. Он сменил имя на Цзефан[12], но я звал его по-старому. Когда его взяли в плен, он захотел пойти в Красную армию. Он прошел Китай до самой Фуцзяни, а потом еще дрался в Корее. Ему повезло, его не убило.
Бригадир еще с улицы объявил:
— Фугуй, к тебе приехал начальник уезда Лю!
Я объяснил Цзячжэнь:
— Это Чуньшэн.
Цзячжэнь сразу закричала:
— Уходи!
Бригадир оторопел:
— Это же начальник уезда!
— Пусть вернет мне Юцина!
Чуньшэн сказал:
— Вот. — И протянул ей деньги.
Она даже не взглянула на них и опять крикнула:
— Уходи!
Бригадир сказал:
— Цзячжэнь, не дури! Юцин умер от несчастного случая. Начальник уезда тут ни при чем.
Чуньшэн сунул деньги мне в руку. Цзячжэнь повернулась ко мне:
— Так твой сын стоит двести юаней?
Я сразу отдал деньги обратно. Пришлось Чуньшэну уйти. Он потом еще приезжал дважды, и оба раза Цзячжэнь его выгоняла. Если женщина что решит, ее не переспоришь. Я, когда провожал его до околицы, сказал:
— Чуньшэн, не надо больше приезжать.
Он кивнул и не появлялся несколько лет, до самой культурной революции.
Когда пришла культурная революция, в городе все как свихнулись. Ходили по улицам толпами, каждый день дрались. Доходило и до смертоубийства. Деревенские боялись ходить в город. У нас было гораздо спокойнее, почти как раньше. Только среди ночи приходили «последние верховные указания» председателя Мао. Наш бригадир со всей мочи дул в свисток и кричал:
— Все на гумно слушать радио! Слушаем заветы председателя Мао!
Мы в государственных делах ничего не понимали. Мы слушали бригадира, бригадир — своих начальников. Мы думали и делали, что нам говорили. Больше всего нас с Цзячжэнь волновала судьба Фэнся. Пора было выдавать ее замуж.
Фэнся выросла похожей на Цзячжэнь в молодости. Если бы не та болезнь, от свах было бы не протолкнуться. У меня сил становилось все меньше, Цзячжэнь хворала. Мы на своем веку много повидали. Как груши созревают и падают с ветки, так и мы созрели. И у нас была Фэнся. А кто в старости позаботится о ней? Она хоть и глухонемая, а знала, что девушки выходят замуж.
Каждый год в деревне были свадьбы, били в гонги и барабаны. Фэнся, когда смотрела на них, задумывалась с мотыгой в руках. Деревенские парни показывали на нее пальцами.
Как-то женили третьего сына из семьи Ван. Все говорили, что невеста красавица. В деревню она явилась в красной куртке, и сама она тоже была красная от удовольствия.
Сбежалась вся деревня. Жених раздавал взрослым папиросы «Пегас». Молодые парни закричали:
— А нам?
Жених усмехнулся и засунул пачку поглубже в карман.
— Сам будешь с бабой спать, а нам курева пожалел?
И они набросились на него, разжали пальцы, которыми он держал карман. Один схватил пачку и поднял высоко над головой, а другие побежали за ним по тропинке. Остальные окружили невесту и стали говорить ей непотребные слова. Она только посмеивалась, опустив голову: когда девушка выходит замуж, ей никакие слова не страшны.
Фэнся встала посреди поля, обняла мотыгу и уставилась на свадьбу. Я подумал: пусть хоть посмотрит, раз самой не судьба. И вдруг она засмеялась, как дурочка, и пошла за невестой, продолжая на нее пялиться. Невеста была хорошенькая, нарядная, а моя дочка оборванная и жалкая. И тоже красная, хотя и без румян.
Парни чуть не померли со смеху.
— А Фэнся-то мужика хочет!
Кто-то крикнул невесте:
— Ей твоя постель приглянулась!
На этот раз невеста не засмеялась. Потом крикнули жениху:
— Хорошо устроился: снизу одну положишь, сверху другую!
Он ухмыльнулся, а молодая забыла, что ей положено вести себя тихо, и прошипела:
— Чего ржешь, жеребец?
У меня лопнуло терпение:
— Так нельзя! Если вам надо людей обижать, то обижайте меня, а не Фэнся!
Схватил ее за руку и отвел домой. Она догадалась, что дело неладно, и расплакалась.
После этого мы с Цзячжэнь решили, что обязательно нужно найти ей мужа. Нас Фэнся похоронит, а о ней в старости кто позаботится?
Но кто ее возьмет? Цзячжэнь послала меня к бригадиру: у него много знакомых не из нашей деревни, авось кого-нибудь подыщет. Бригадир нас поддержал:
— А что, Фэнся тоже надо замуж. Только хорошую пару найти сложно.
— Пусть будет без руки, без ноги — мы согласны.
Конечно, горько нам было с Цзячжэнь идти на это, а что поделаешь? Вообще-то наша Фэнся ни в чем людям не уступала — только говорить не умела.
Вскоре бригадир пришел со сватовством. Я тогда раскидывал навоз по участку.
— Фугуй, я нашел тебе зятя. Городской, грузчик, зарплата большая.
Я ушам своим не поверил.
— Бригадир, не смейся надо мной!
— Я и не смеюсь. Зовут Вань Эрси[13]. Он кривошеий, голова скособочена и не выпрямляется.
