— Давали.
Мы оба улыбнулись. Но тут я вспомнил, что Юцина лежит там один, и сказал:
— Чуньшэн, у меня был один сын.
Он вздохнул:
— Как же так совпало?
— Чуньшэн, ты мне теперь должен жизнь. Вернешь в следующем рождении.
И я пошел к Юцину. Я понес его домой на руках. Потом устал и взвалил на спину. Но мне надо было его видеть. Я опять взял его на руки. Чем ближе я подходил к деревне, тем тяжелей мне становилось. Цзячжэнь больная, она не переживет. Я сел на кромку поля.
Я решил пока не говорить Цзячжэнь. Положил Юцина в поле, тайком сходил домой за мотыгой. Потом отнес его на родительскую могилу, вырыл яму. Не хватало духу его туда положить. Я взял его на руки, положил его голову себе на плечо. Она была ледяная. Дул ветер, Юцин был весь мокрый от росы. Светало, надо было хоронить. Я снял с себя одежду, оторвал рукава и завязал ему глаза, завернул в саван и опустил в яму. Чем дольше я смотрел, тем меньше он казался, будто не прожил тринадцати лет, а Цзячжэнь только его родила. Потом засыпал его землей. Камешки я выбрасывал, чтобы ему не кололо. Потом повернулся к могиле родителей и сказал:
— Батюшка, матушка, вот Юцин. Я его не жалел, хоть вы пожалейте.
Когда шел домой, все оглядывался. У ворот вспомнил, как Юцин вчера бежал босиком в школу, сумка болталась на спине. А теперь лежит и не шелохнется. У меня из груди вырвался вой. Но я испугался, что услышит Цзячжэнь, зажал рот руками, сел на корточки и так сидел. Закричали, что пора на работу. Я вошел во двор. На пороге стояла Фэнся и смотрела на меня большими глазами. Она еще не знала, что брат умер.
Когда мальчик рассказывал, что Юцин в больнице, Фэнся была рядом, но она же ничего не слышала. Цзячжэнь подозвала меня к постели. Я сказал:
— Юцин заболел, лежит в больнице. Врач говорит, что надо его там подержать.
— Какая же это болезнь?
— Не знаю. Говорят, на уроке упал в обморок.
Цзячжэнь заплакала:
— Он устал, это все из-за меня!
— Не устал, просто болезнь такая.
Цзячжэнь пригляделась и сказала:
— У тебя глаза опухшие.
— Я ночь не спал.
Больше я не мог с ней говорить и вышел из дома.
Вечерами, вернувшись с поля, я говорил Цзячжэнь, что иду проведать Юцина, а сам в темноте пробирался на кладбище и разговаривал с ним. Первые несколько дней Цзячжэнь спрашивала, как себя чувствует Юцин, и я ей что-нибудь врал. Я понимал, что рано или поздно придется ей сказать правду, но все откладывал. Однажды ночью, когда я вернулся с кладбища, она спала. Я лег рядом. Вдруг она открыла глаза и произнесла:
— Фугуй, мне недолго осталось. Береги Фэнся, у меня за нее сердце болит.
Я обмер. Про Юцина она не сказала.
Назавтра вечером я опять объявил, что иду в город, а она попросила:
— Поноси меня лучше по деревне.
Фэнся посадила ее мне на закорки, и мы пошли. На улице Цзячжэнь велела идти на запад. Там лежал Юцин. Я чуть не упал. Ноги сами понесли меня на восток. Цзячжэнь сказала мне на ухо:
— Я знаю, Юцин умер. Я слышала, как ты каждую ночь приходил с запада. Отнеси меня к нему.
На могиле она долго лежала. Даже не могла обнять холмик, только шевелила пальцами. Я пожалел, что не дал ей попрощаться с Юцином. Чтобы она не простыла, я посадил ее обратно себе на закорки. Она попросила отнести ее за околицу. Увидела дорогу в город и сказала:
— Больше Юцин по ней не побежит.
Мне за шиворот капали ее слезы. Вышел месяц, и показалось, будто дорогу посыпали солью.
Фугуй с волом отдохнули и пошли работать в поле, а я ждал их под деревом, будто часовой. Со всех сторон доносились разговоры и крики крестьян. Особенно шумели на дальнем краю поля. Там два богатыря состязались, кто выпьет больше воды. Вокруг них галдела молодежь, чувствовалось, как им жалко, что они только зрители. На нашем конце было намного спокойнее. Две женщины в платках сажали рис и обсуждали односельчанина. Он был сильнее и богаче всех в деревне, работал в городе грузчиком. Одна из женщин разогнулась, размяла поясницу и сказала, что половину заработка он тратит на свою жену, а половину — на чужих. Фугуй подошел к ним с плугом и произнес:
— В жизни не надо путать четыре вещи: слова, кровать, дом и карман.
Отошел, обернулся и добавил:
— Он перепутал второе.
Женщины рассмеялись. Фугуй с довольным видом прикрикнул на вола.
Когда он опять сел ко мне под дерево, я попросил его дорассказать свою жизнь. Он посмотрел на меня с благодарностью, будто я чем-то ему помог.
Я думал, Цзячжэнь ненадолго переживет Юцина. Несколько дней она лежала неподвижно с полузакрытыми глазами, тяжело дышала и отказывалась от пищи. Мы с Фэнся приподнимали ее и насильно кормили жидкой рисовой кашей. Поднимать ее было легко, словно сноп соломы. Дважды приходил бригадир, смотрел на Цзячжэнь, качал головой, отводил меня в сторону и шептал:
— Не жилица.
Он обещал привести врача из коммуны и действительно как-то вернулся с совещания с низеньким доктором в маленьких очочках. Доктор спросил, что с больной, я сказал — размягчение костей. Он кивнул и стал искать пульс, не нашел и испугался. Заговорил с Цзячжэнь — она не отвечает. Приподнял ей веко, постучал по запястью и наконец нащупал пульс. Вышел со мной на улицу и посоветовал:
— Готовьтесь.
У меня задрожал голос: всего две недели как я похоронил Юцина.
— Доктор, сколько ей жить осталось?
— Не больше месяца. Скоро ее всю парализует.
Ночью, когда Цзячжэнь и Фэнся уснули, я сел во дворе и задумался. Стал вспоминать, как Цзячжэнь со мной мучилась всю жизнь, поплакал. Это я ее погубил.
Пришел бригадир и сказал:
— Слезами горю не поможешь. Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Теперь главное, чтобы она не мучилась. Выбери для нее в деревне место, где хочешь.
Я уже знал, что похороню ее рядом с Юцином. Его, бедного, я завернул в свою одежу, а для Цзячжэнь надо было сделать гроб. Я пошел по дворам просить на погребенье. Но у нас все сами еле сводили концы с концами. Хорошо, бригадир наскреб из общественных денег. Позвали плотника из соседней деревни.
После работы я бежал в бывшую деревенскую овчарню смотреть, как работает плотник. Как-то Фэнся зашла туда звать меня к ужину, увидела гроб и удивленно на меня посмотрела. Я объяснил ей, что мать умирает. Она замотала головой и за рукав потянула меня в сторону дома. Когда мы подошли к кровати, Цзячжэнь открыла глаза. Фэнся показала мне, что мама жива, и рубанула рукой. Она хотела, чтобы я разрубил гроб.
Цзячжэнь пролежала так три недели. Как-то вечером, когда я собрался ложиться, она еле слышным голосом попросила меня не тушить свет и повернуть ее на бок. Посмотрела на меня, улыбнулась и несколько раз сказала:
