коллективного хозяйства.
При виде так называемой «усадьбы» в душе у Дооху возродились самые худшие предположения, о которых он почти позабыл во время трудной дороги. Разумеется, так он и знал: коллективное хозяйство создали закоренелые единоличники. Долго, видать, они раздумывали, как им поступить. За это время коллективизация по всей стране в основном завершилась. Значит, работа будет неимоверно трудной… Правда, трудности не страшили Дооху — за плечами у него солидный опыт работы. Четыре года назад, когда вышел первый призыв партии к опытным государственным, партийным и хозяйственным кадрам идти работать в коллективные хозяйства, он написал заявление в числе первых. Он тогда после службы в армии был зампредом исполкома в Хубсугульском аймаке. За четыре года Дооху поставил новое объединение на ноги, его имя пользовалось там глубоким уважением, и с большой неохотой он перешел работать, снова зампредом, в Гоби-Алтайский аймак. Не то чтобы не по душе была ему эта работа, но тянуло в глубинку, и поэтому, когда вышел второй призыв партии, Дооху решил и на него откликнуться.
Путники спешились у юрты с флажком. Наверное, здесь размещается правление хозяйства, подумал Дооху, привязывая коня к коновязи. Конь звонко заржал, ему тут же ответил другой, но из юрты никто не появился. Однако попахивало дымком, внутри, видимо, топилась печь. Пришлось войти без приглашения.
— Здравствуйте, дедушка! — раздалось над ухом сладко задремавшего Пила. — Принимайте гостей.
Старик проворно вскочил на ноги.
— Добро пожаловать, добрые люди, присаживайтесь. — Он схватил рукавом кипящий чайник с печурки, наполнил до краев две выщербленные пиалки и почтительно поднес гостям. Только после этого он спросил, куда путники держат путь.
— В ваши края, дедушка. Что здесь у вас нового? Объединение создали, верно?
— Верно. Хлопот теперь полон рот. Скот мы обобществили, суеты стало много, да толку мало. Не знаем, как дальше-то быть. На моем веку такое уже не в первый раз — в тридцатые годы тут было создали артель «Красный сеятель», только сеять было нечего, вот ее я распустили. Надо думать, нынче дело пойдет иначе, сейчас все хотят новую жизнь строить.
— Где же люди из правления? Вы что, один здесь?
— Нет у нас никакого правления. Ждем вот из города грамотного, знающего человека. Надо бы, чтоб помоложе был да порасторопнее. Говорят, приедет он добровольцем по призыву партии. Слыхали?
— Слыхал.
— Вот-вот!.. И значит, дает он партии слово поднять объединение в самые короткие сроки?
— Верно, — подтвердил Дооху. Мягкие складки на лице Пила собрались к глазам, в них мелькнули веселые искорки. Но председатель не почувствовал никакого подвоха.
— Бедняга он, этот наш будущий председатель, — горько вздохнул Пил. — Пусть загодя прощается с партийным билетом, ничего у него не получится.
— Почему вы так считаете, дедушка? — вскидывается Дооху. — Объясните поподробнее.
— Можно, — согласился старик и тут же стал серьезным. — Народ у нас здесь трудный, с ним сразу каши не сваришь.
— Ну, ну, рассказывайте, — попросил Сурэн.
— Судите сами. Состоит, к примеру, в нашем объединении некий Загд. Какой из него работник, если он без хмельного дня прожить не желает? Жена всю жизнь на этого бездельника спину гнет, а ему хоть бы что. И управы на этого пропойцу не сыщешь, чтоб ему пусто было! А еще Цамба есть. Человек он непростой, и хорошо понимает, от чего ему и какая польза. И характерный же человек! Вечно со всеми ссорится, в семье у него одни скандалы. Как же он с нами-то в одном хозяйстве уживется, когда с собственным отцом поладить не может? И таких, как эти двое, в объединении много. Разве добьешься с ними чего-нибудь путного? Вот я и говорю — что у нового председателя, что у парторга нашего партбилет в кармане долго не залежится. А еще…
— Погодите, дедушка, — прервал старика Дооху. — Пьяницу можно от вина отвадить, скандалиста утихомирить. Человек за свою жизнь, бывает, не один раз переменится.
— Уфф! Не знаю, — нахмурился Пил. — Когда недавно мы обобществляли скот, я отдал три десятка голов, а старикашка Довдон выбрал себе из моего стада хорошего валуха, заколол и съел. Я — к нему. Ты, такой-сякой, зачем это мою животину извел? А он мне в ответ: не у тебя, мол, старый дурак, взял, у объединения. Вот тебе и весь сказ.
— И чем же дело кончилось? — спросил Сурэн.
— Известно чем, — грустно улыбается старый Пил. — Повздорили маленько, друг дружку за грудки подержали. Я ему дэл порвал, он тоже в долгу не остался. Ну, а вы, молодые люди, куда, собственно, направляетесь?
Дооху ответить не успел — в юрту вошли новые люди, временное руководство молодого объединения.
— Здравствуйте, председатель, только что узнали о вашем приезде. Как доехали?
— И вы здравствуйте, — отозвался Дооху. — Доехал хорошо, спасибо.
— Вот ведь какая незадача, — сказал один из вошедших. — Нам поместить-то вас негде. Здесь, сами видите, всего две юрты, небольшой аил. Вот если немного подальше отсюда, к югу, проедете, так увидите юрту торгового агента Бонхора. У него вам, председатель, будет неплохо.
— Не беспокойтесь, устроюсь как-нибудь здесь, — ответил Дооху. — Лучше скажите, часто ли у вас такие дикие вьюги задувают?
— Почти каждый день.
Завязалась беседа. Прибывшие принялись рассказывать, что в объединение вступили аилы, кочующие в трех разных сомонах: Баянском, Наранском и Тумэньском. Люди еще мало знают друг друга, их разделяет большое расстояние. Нужен сперва оседлый пункт. А вьюги да бураны — здесь дело привычное.
Словно в подтверждение последних слов, песок с силой забарабанил по северной стене юрты.
Старый Пил слушал этот разговор с открытым ртом. Как же это он опростоволосился? Думал, приезжие — люди посторонние, и наболтал им тут лишнего. Но вот он несмело вставил:
— Ветры в наших краях дуют, как тыщу лет назад, управы на них нет, сколько они земли вымели — хватило бы всю долину метровым слоем засыпать.
— Э, дедушка, погодите, настанет час, мы эти вьюги хорошенько обуздаем, приручим, если хотите.
— Приручите? — с недоверием переспросил старик. — Как же это, сынок?
— Найдем способ. Обсадим, к примеру, долину деревьями, они образуют мощный заслон воздушным потокам, и станет здесь тихо. А тогда и сады и леса насадим.
— Ой ли! — покачал головой Пил, но спорить не стал: рано или поздно председатель сам убедится, что на этой земле ничего не растет, одни колючки да карагана. Если саженцы посадить, ветер с ними живо расправится. Может, он думает — семенами? Тогда долго ждать. Ему, Пилу, во всяком случае, при жизни ни садов, ни лесов в этой пустыне не дождаться.
…Под вечер приехали секретарь ревсомольской ячейки, учетчик и другие. Их не удержала метель, собрались, словно одна семья у
