общего очага.
Слабый свет, днем проникавший в юрту через дымовое отверстие, потускнел и померк. Пил зажег две свечки. Дооху и Сурэн не уставали расспрашивать людей о состоянии нового хозяйства.
— Очир-гуай, может, вы скажете? — дотошно допытывался председатель. — Как скот обобществляли? Что за люди состоят в объединении, много ли аилов осталось за его пределами?
— Члены партии уже распределили между собой обязанности? — интересовался Сурэн.
Очир, секретарь сомонного исполкома, стеснялся новых людей, отвечал не сразу. От усердия на носу его выступили крупные капли пота. Вот он вытер лицо и полез в сумку. На свет появилась толстая ученическая тетрадь в клеенчатом переплете.
— По состоянию на 27 февраля 1959 года в объединении состоит триста пятьдесят один двор, тысяча сто человек.
— Вы лучше своими словами, Очир-гуай, — мягко попросил Дооху, — Цифры нам более или менее известны.
— В наше объединение народ пришел добровольно, — обескураженно помолчав, снова начал Очир, — однако, если копнуть глубже, кое-что вылезает наружу…
— Ну-ну, — подбодрил Очира председатель. — Людей побудили на то разные причины, хотите вы сказать? Понимаю. Одни пошли наперекор женам, другие поступили, как все, третьи сделали это вполне сознательно, не так ли?
— Верно, — обрадовался Очир и, отбросив официальный тон, заговорил горячо и быстро: — Собрали мы, значит, на общее собрание всех, кто подал заявление о приеме в объединение. Поименно зачитали список и утвердили его. Затем дали объединению название. Потом распределили обязанности, кто чем будет заниматься, обобществили скот. Вышел на этом собрании большой шум. Это когда встал вопрос о том, где быть центральной усадьбе. А затеял спор арат по имени Цамба. Он решительно потребовал, чтобы поселок был заложен в долине реки Сайнусны-Гол, то есть там, откуда он сам родом. «Это слишком далеко от аилов, которые кочуют в Баян-сомоне», — не менее решительно возразил Ханчин, уроженец этого сомона. «Торговец Ханчин, ты только и думаешь о собственной выгоде, — разошелся некто Баасан. — Я основал объединение, мои хотонцы первыми его образовали, значит, нам и выбирать, где быть усадьбе. В долине реки Сайнусны-Гол, вот что! И нечего тут реветь, словно стадо верблюдов». Баасана осадил какой-то толстяк, не помню его имени. Он заявил, что все это враки, что первыми начали создавать объединение его земляки, кочующие по ту сторону скалы Шонтон-Хад.
— На чем же вы остановились?
— Вопрос остался открытым, отложили до вашего приезда, дарга. Вот завтра поедем с вами по аилам, может, картина и прояснится.
— Решено, — сказал Дооху. — Какие еще проблемы? — тут же задал он новый вопрос, не давая Очиру передышки. Растерянно поглядывая на Дооху, тот продолжал рассказывать.
— Когда дело дошло до обобществления скота, несколько отсталых аратов не выдержали и забрали обратно свои заявления. Кто именно, спрашиваете? Пожалуйста: Лувсанпэрэнлэй, Дондив… Нашлись и другие.
— Чем они объяснили свой выход?
— Одно твердили: это, мол, дело добровольное, неволить их никто не имеет права. Разговоры пошли: «Надо бы успеть при жизни свою говядину съесть, покуда ее разные голодранцы не расхватали». Дальше — больше: отдельные араты, правда, таких очень мало, украдкой начали свой скот забивать и даже сбывать на сторону. Иногда аратки своих мужей к этому понуждают.
— Вот-вот, — вступил в разговор один из аратов, — и моя тоже заладила одно, как сорока: режь скотину, и точка!
— Что ж, вы так и пошли на поводу у жены?
— Зачем же! Поучить даже хотел маленько, да рука у меня тяжелая, зашибешь ненароком, кто отвечать будет? Ведь не вы же!..
— Еще есть у нас здесь один тип, Цамбой прозывается, — продолжал Очир, — богач не из последних. Скота у него много, сам щеголяет и в будни в шелковом дэле. Когда стали его скот на баланс в объединение принимать, он отобрал из своего табуна лучших коней и угнал в такую даль, что ни глазом не видать, ни рукой не достать.
— Что же это он так?
— А что? Заладил свое: легче, мол, своих лошадок сгубить, чем дождаться того дня, когда нищая старуха Лундэг на них гарцевать будет!.. Словом, председатель, вашей работенке не позавидуешь, живьем заест.
— Ну, не совсем так. Где это видано, чтобы человека у нас дали заживо съесть, — возразил Сурэн. — Но трудности, конечно, предстоят огромные, скрывать нечего.
Очир крепко потер левый висок и продолжал:
— Да чего уж там, председатель, из-за этого объединения семьи у нас распадаться стали. Жена, случается, наотрез отказывается последовать примеру мужа вступить вместе с ним в коллективное хозяйство. На этой почве — скандалы, ну и, глядишь, уже в разные стороны смотрят.
— И у меня чуть до полного разрыва со старухой не дошло, — покачал головой старый Пил, высовываясь из-за печки. При слабом свете свечей лицо его показалось Дооху вырезанным из темного корявого дерева.
— Как же вам, дедушка, удалось и семью сохранить, и стать членом объединения? — улыбается Дооху.
— Я — хозяин строгий, всем известно. Только старуха моя заикнулась, что будем мы с ней, дескать, обузой объединению, как я рассерчал, попросил одного парнишку от нашего имени написать заявление о приеме и отдал. Вот и все дела. Старуха с тех пор и рта не раскрыла. Хотя, по совести говоря, я смутно себе представляю, что такое коллективное хозяйство. И вступать в него я не собирался. Так что, выходит, вступил назло своей старухе.
— Значит, ваша супруга сделала доброе дело, — улыбнулся Дооху. Ему с первого взгляда стал чем-то симпатичен этот дед, наверное, своей непосредственностью, — Надо вашей жене спасибо сказать.
— Да неужто? — ахнул старик.
— Кто же из вас, товарищи, секретарь ревсомольской ячейки? — спрашивает председатель.
— Это я, — откликается Магнай. До сих пор он молча сидел у самых дверей, стараясь не пропустить из беседы ни единого слова. Внимание председателя смутило его, и парень потупился.
— Что это с вами? — недоуменно поднял брови Дооху.
— Магнай, наш ревсомольский секретарь, тоже изрядно пострадал, — сказал Очир, а Магнай тут и вовсе залился краской.
— Каким же это образом? — спросил Дооху, глядя то на одного, то на другого.
— Родители его наотрез отказались вступать в объединение и откочевали далеко в горы. Вот Магнай и стыдится, тем более, что сам долгое время агитатором был. Да вы, председатель, не сомневайтесь: Магнай — парень правильный, передовой. Это отец и мать у него отсталые.
Дооху внимательно всматривается в лицо Магная. У дверей и вовсе темно, и председателю не видно, как полыхает румянцем красивое скуластое лицо юноши, как выступает на лбу его пот и заполняет ложбинку, которую образует единственная поперечная морщина. «Только приехал новый человек, и уже все мои недостатки ему расписали, — в смятении думает Магнай. — Но не могу же я силком загнать
