хотоне, он сперва очутился в одиночестве, а потом и того хуже — обрел ненавистника соседа. Если смешать два мутных потока, образуется один грязный. От соседства двух занозистых характеров тоже добра ждать не приходится. Только Цэвэл искренне обрадовалась появлению Лувсанпэрэнлэя. Должен же сын навещать своих родителей, думала девушка и со дня на день ждала появления Магная. Какое же это счастье — снова увидеть его и услышать… Но время шло, а Магнай и глаз не казал к отцу с матерью. Цэвэл понятия не имела, чем он теперь занят. Может, не работает больше агитатором, может, поступил на службу? Ей бы расспросить Лувсанпэрэнлэя о сыне, но она не смела, стеснялась.
Бадам сперва тоже была недовольна появлением соседей, но постепенно привыкла. И то сказать — было теперь с кем словом перемолвиться. А главное, она, по здравому размышлению, ничего не имела бы против женитьбы Магная на Цэвэл. Чем плоха ее дочка, в самом деле? Трудолюбивая, и личико у нее миловидное, и глаза ясные… Бадам первая догадалась о ссоре Магная с родителями. Они наотрез отказались вступить в объединение и откочевали, покинули свой хотон.
Да, не мила стала Дамбию жизнь. Вырванный из привычной среды, он все чаще горько сожалел о том, что рискнул расстаться с земляками-однохотонцами, людьми по-своему ему близкими. Конечно, он пытался убедить себя, что поступил правильно, но стоило ему только взглянуть на большую фотографию, что красовалась в массивной рамке над сундуком, как сомнения принимались жестоко терзать его душу. На фотографии — его бывшие однохотонцы, с легкой руки Баасана запечатленные бойким киномехаником. Теперь их лица день и ночь смотрят на Дамбия, но убрать фотографию у него не хватает духу. В центре снимка — Баасан. В принципе, он человек неплохой. Столько зим в городе провел, а ведь ни чуточки не зазнался. Вот он острым взглядом из-под тяжелых, набрякших век уставился прямо на Дамбия. Длинные, чуть не до плеч, волосы, прямой короткий нос, узкая полоска губ и вдобавок две родинки на щеке. Прическа еще так-сяк, а уж родинки куда больше пристали бы какой-нибудь кокетке.
От пристального взгляда Баасана Дамбию немного не по себе, и он начинает разглядывать Цамбу. Бедняга Цамба, сказать по правде, красотой не блещет. Приплюснутый нос, голова горшком. Маленькие пухлые губы вечно полуоткрыты, и видны крупные желтоватые резцы, выдающиеся вперед. Из-за этих-то резцов Цамба здорово смахивает на упитанного тарбаганчика.
Нескрываемое осуждение чудится Дамбию в глазах Цамбы, и он принимается рассматривать физиономию Пила. Морщины безжалостно испещрили худое, скуластое лицо старика с запавшими щеками — знать, насмотрелся Пил на своем веку всякого. В молодости, говорят, довелось ему жить в самой Урге, слышать последний ритуальный звон во многих столичных храмах. Пил беспрестанно нюхает табак, от этого кончик носа у него приобрел устойчивый желтый цвет. Любит старик нацепить на нос очки в массивной латунной оправе, и здесь, на снимке, он, конечно же, в очках. «Ай да Пил Четыре Глаза! — подумал Дамбий. — Как живой получился!» Старик не любил это прозвище, он предпочитает, чтобы его называли Пил Водяные Стекла. Почему водяные? Да потому что прозрачные. Это — во-первых. А во-вторых, старик всерьез утверждает, что очки улучшают ему зрение и даже память. Как-то раз Дамбий примерил эти хваленые водяные стекла, и ничего хорошего из этого не получилось: у него страшно закружилась голова. Вот и теперь Дамбию становится не по себе, и он вглядывается в свое собственное лицо. На фотографии оно задумчиво, даже хмуро, это лицо, которого уже коснулось, так сказать, дыхание осени. Кажется, совсем недавно был Дамбий веселым, живым парнем с блестящими глазами и ослепительной улыбкой. Когда он служил в армии, товарищи любили его за ровный, общительный нрав. Лучше не вспоминать. Что было, то давно быльем поросло. Дамбий трогает себя за подбородок. У него тяжелая челюсть, о такой говорят — квадратная.
Он отступает от фотоснимка, щурится, чтобы рассмотреть его получше. Но сколько ни смотрит, все ему кажется, соседи-однохотонцы вопрошают с молчаливым укором: «Почему ты, друг, нас оставил? Сколько зим, сколько весен вместе кочевали, а теперь отделился ты от людей… Навсегда ли?»
Дамбий невесело усмехается, крепко потирает крутой лоб. На радость ли, на беду ли принял он свое решение? Жизнь покажет.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ВЬЮГА
В конце зимы долина реки Халиун-Гол совершенно безлюдна. Летом тут кочуют араты, а сейчас безраздельно хозяйничают метели и ветра. Вот и сегодня с самого утра не на шутку разгулялась вьюга. Играючи выворачивает обнажившиеся корни караганы, легко поднимает и закручивает в воздухе столбы снега и пыли. Попадись ей сейчас одинокий путник — несдобровать бедняге: в два счета с пути собьется. Пуржит так, что собственного носа не видно.
И надо же такому случиться, чтобы именно сегодня, в метель, судьба занесла в долину двух всадников. Они стараются ехать стремя в стремя. Тот, что повыше и покрупнее, время от времени стараясь перекричать ветер, спрашивает своего спутника:
— Скоро будем на месте?
— Скоро, осталось совсем немножко. Мужайтесь.
Вот и весь диалог. Но как он ни краток, а на зубах у всадников начинает противно скрипеть песок.
— Товарищ председатель, мы почти у цели. — Это говорит Сурэн, местный житель. Он натягивает повод, и конь охотно замедляет ход.
Еще несколько долгих минут продолжается их борьба с метелью, пока, наконец, тот, кого назвали председателем, не разглядел в мятущейся мгле смутные очертания двух плохоньких серых юрт. Неужто это и есть центральная усадьба? Председатель напряг зрение, надеясь увидеть что-нибудь еще, но тщетно: больше ничего разглядеть не удалось.
— Значит, здесь? — уточнил он.
— Да, председатель. Не удивляйтесь, объединение-то образовано всего дней пятнадцать назад.
Новый порыв ветра швырнул в лица путников полные пригоршни песка, колючего, словно иглы. «Как здесь работать?» — без всякого энтузиазма подумал председатель. Досадливо морщась, он нахлобучил шапку до самых бровей и в краткий миг затишья увидел вдруг на одной из юрт маленький красный флажок. Несмотря на ненастье, он весело трепетал на ветру. Так манит к себе сердца огонек в ночи. И будто бы теплом повеяло от этого флажка, а на душе у председателя немного полегчало.
Этого человека зовут Дооху. Еще несколько дней назад он работал заместителем председателя исполкома депутатов трудящихся Гоби-Алтайского аймака. Путь в долину реки Халиун-Гол он проделал по собственному желанию с целью занять предложенный ему выборный пост главы только что созданного в этих краях производственного объединения. Спутник его, которого зовут Сурэном, всего неделю назад избран секретарем партячейки того же
