поражали своей благонравной наружностью два новичка, очень схожіе другъ съ другомъ лицомъ. Телепневу, стоявшему у одной изъ колонъ видны были эти юноши. Онъ вспомнилъ, что лица ихъ ему знакомы.
— Гдѣ мы видѣли вонъ тѣхъ? спросилъ онъ Горшкова.
— А на параходѣ-то, что съ маменькой-то ѣхали, по-французски-то все упражнялись.
Не трудно было отличить казенныхъ отъ остальной массы студентовъ. И изъ себя-то они были какъ-то пошаршавѣе, смотрѣли плебеями, да и мундиры-то на нихъ были казенной постройки, изъ толстаго сукна, съ широкими неуклюжими фалдами, съ высокими воротниками, на которыхъ вмѣсто блестящихъ петлицъ, шитыхъ серебромъ, значились очень невзрачныя галунныя нашивки. Особенною рѣзкостью чертъ отличались сибиряки; ихъ между казенными было человѣкъ до двадцати. Въ нѣкоторыхъ уголкахъ шли разговоры; всѣ осматривались, шушукали, глядѣли на дамъ, стоявшихъ отдѣльной кучкой за колонами, позади начальства. Служба шла какъ обыкновенно. За причетниковъ прислуживали два маленькіе студента, перетянутые въ рюмочку и немилосердно завитые. Хоръ пѣвчихъ пѣлъ хорошо; онъ стоялъ изъ казенныхъ и мальчиковъ уѣзднаго училища. Въ церкви пѣвчіе стояли въ растегнутыхъ мундирахъ, что составляло также ихъ привиллегію. Регентъ, рябоватый малый съ курчавыми волосами, то-и-дѣло подтягивалъ мальчиковъ, которые съ вытянутыми шеями смотрѣли на него и голосили. Цвѣтъ хора составляли толстый-претолстый теноръ и громаднаго роста басъ, оба изъ семинаристовъ, какъ и большая часть пѣвчихъ.
Телепневъ съ Горшковымъ не пошли къ кресту, а остановились у дверей.
— Господа новопоступившіе, пожалуйте въ актовый залъ! приглашали помощники инспектора.
Интересная дама прошла мимо нашихъ пріятелей.
— Вы будете сегодня у Варвары Ивановны? спросила она Горшкова.
— Какъ же-съ, буду.
— Ну, а ко мнѣ-то когда же?
— На дняхъ-съ, отвѣтилъ Горшковъ, и шаркнулъ ножкой.
— Пожалуйста, проговорила она, добродушно кивая ему, и пошла по лѣстницѣ.
— Ну, прощай, братъ Боря! ступай по начальству, а я пойду домой, чайку напьюсь хорошенько и тебя буду ждать, проговорилъ Горшковъ.
— Доѣзжай въ коляскѣ.
— Нѣтъ, братъ, больно важно.
При входѣ въ залъ, переминался на одномъ мѣстѣ старикашка помощникъ, со шляпой въ рукахъ.
— Позвольте, батюшка, васъ спросить, зашепелявилъ онъ, подходя къ Телепневу и взявъ его за руку. Какъ ваша фамилія?
— Телепневъ.
— А, очень пріятно, батюшка. Вы Пензенскій?
— Нѣтъ, я изъ Н — ской гимназіи.
— А въ Пензѣ у васъ родственники есть?
— Не могу вамъ сказать…
— Я, батюшка, въ Пензѣ зналъ одно очень почтенное семейство… Я, батюшка, вотъ ужь тридцать лѣтъ обращаюсь съ русскимъ юношествомъ, и много черезъ мои руки прошло… Жаль только, что все это, батюшка, вольнодумствомъ заражаются нынче, даже предъ вышнимъ начальствомъ нѣтъ должнаго почтенія…
„Что онъ ко мнѣ пристаетъ?“ подумалъ Телепневъ.
— Такъ вы не изъ Пензы, батюшка? проговорилъ старикашка.
— Нѣтъ, не изъ Пензы, отвѣтилъ Телепневъ улыбаясь.
— Ну, и въ Ярославлѣ у васъ нѣтъ родственниковъ?
— Въ Ярославлѣ нѣтъ.
— Почтенное семейство я зналъ, многочисленное. Ну, а меня-то вы не знаете, батюшка? Я старшій помощникъ, Иванъ Христофоровичъ Винтеръ; теперь ужъ года мои ушли, да вѣдь развѣ заслуги цѣнятся! а еще не очень давно, мы съ Николаемъ Ивановичемъ управляли округомъ, — и все шло какъ слѣдуетъ…
Телепневъ не скоро бы освободился отъ старикашки, управлявшаго съ Николаемъ Ивановичемъ округомъ; но въ эту минуту влетѣлъ другой помощникъ, провозглашая: попечитель идетъ! Старикашка застегнулъ виц-мундиръ и пошелъ къ дверямъ, а Телепневъ присоединился къ толпѣ. Но попечитель не сейчасъ пришелъ, протянулось еще нѣсколько минутъ, поднялся опять гулъ; новичковъ собралось человѣкъ сто; самые неказистые были медики, воротники блестѣли у камералистовъ. Толпа занимала средину залы. Зала была длинная, желтая и узкая, — какъ водится, съ хора-ми, кафедрой и портретами. Вдоль одной стѣны стояло нѣсколько шкафовъ съ китайскими и египетскими рѣдкостями. Телепневъ, въ первый разъ, увидѣлъ здѣсь настоящую мумію.
Послышались чьи-то шаги изъ передней, но вошелъ не попечитель, а пока еще Ѳедоръ Ивановичъ. Его глянцовитая физія какъ-то особенно сіяла, а грудь съ животомъ совсѣмъ выпятилась впередъ.
— Господа! провозгласилъ онъ, махая шляпой, прошу васъ стать въ порядкѣ, по факультетамъ. Врачебнаго факультета сюда направо, историко-филологическаго вотъ здѣсь къ кафедрѣ, камеральнаго разряда — къ шка®амъ, вотъ тутъ; господа юристы правѣе, господа математики порѣже, не сбивайтесь въ кучу.
И Ѳедоръ Ивановичъ, отойдя нѣсколько шаговъ назадъ, сталъ въ позицію, какъ какой-нибудь баталіонный командиръ и оглянулъ всѣ факультеты.
— Сейчасъ сюда пожалуетъ его превосходительство господинъ попечитель, провозгласилъ онъ. Его превосходительство обратится къ вамъ съ рѣчью. Послѣ того, вы еще останетесь здѣсь, для полученія отъ меня нѣкоторыхъ приказаній.
Произнесши эти знаменательныя слова, инспекторъ отправился на встрѣчу попечителю Всѣ стояли въ молчаніи; только по многимъ лицамъ видно было, что не одинъ новичекъ ругнулъ инспектора про себя.
Вошедъ попечитель. Въ свѣтлой залѣ ярче выступила его пузатенькая, плѣшивая фигура. Круглая, голая голова уходила въ большой воротникъ, одной рукой старичекъ держалъ каску, другой придерживалъ саблю. Круглое лицо старичка представляло смѣсь добродушія съ той комической важностью, какая только бываетъ у иныхъ старыхъ сыновъ Марса. Попечитель подошелъ къ студентамъ и раскланялся съ ними какъ — то въ бокъ, махнувъ правой рукой. Онъ хлопнулъ нѣсколько разъ глазами, губы чмокнули, и юноши приготовились къ слушанію попечительскаго спича.
— Господа, началъ онъ рѣзко, шамкая и старчески раз-кривая ротъ, поздравляю васъ съ поступленіемъ въ студенты!
Толпа хотѣла сказать: покорно васъ благодаримъ, но удержалась.
Старичекъ немножко помолчалъ и чмокнувши еще, оперся на саблю.
— Я надѣюсь, господа, продолжалъ онъ, что мнѣ… не нужно… внушать вамъ… (онъ началъ путаться и поглядывалъ на Ѳедора Ивановича). И такъ я надѣюсь, господа, что вы сами… вполнѣ понимаете… долгъ всякаго благороднаго… человѣка (опять пауза). Вотъ я, господа, я старикъ я солдатъ… но я исполняю обязанности… (физіономія Ѳедора Ивановича силилась придать старичку краснорѣчія, но пребывала въ офиціальной безстрастности). Господа, началъ опять, и на свѣтломъ лбу его выступилъ потъ, я не могу вамъ ничего сказать больше, я укажу только на вашу шпагу… на вашу шляпу… господа, вы ужъ не мальчики, я надѣюсь, господа, что вы меня поняли. Учитесь, господа… наука намъ нужна… Я всегда готовъ… по мѣрѣ силъ. Еще разъ поздравляю васъ, господа!
И поклонившись опять въ бокъ, старичекъ вздохнулъ глубоко, кивнулъ очень милостиво на поклонъ студентовъ, и отправился изъ залы, въ сопровожденіи инспектора и помощниковъ.
Многозначительно переглянулись между собой новички. Спичь произвелъ въ нихъ жовіальное настроеніе. Они тотчасъ поняли, въ комъ изъ начальства заключается вся суть; но нѣкоторые изъ франтиковъ все-таки взглянули на свою шпагу и шляпу, и на лицахъ выразили, что они не мальчики. Всего сильнѣе зубоскалилъ медицинскій факультетъ, тамъ все собрались радикалы; масса же скользила только по поверхности: посмѣялась надъ фигурой старичка и его спичемъ, но конечно не
