поняла, въ чемъ заключался печальный комизмъ всей сцены. Гулъ, поднявшійся по уходѣ попечителя, тотчасъ замолкъ, когда въ дверяхъ опять показался инспекторъ.
— Господа, началъ Ѳедоръ Ивановичъ, такимъ тономъ, который говорилъ, что возраженій не допускается: я вамъ скажу объ вашихъ обязанностяхъ, за нарушеніе которыхъ каждый изъ васъ подвергнется строгому взысканію.
„Это ужъ не надѣюсь," подумали новички.
— Вашимъ наружнымъ видомъ я доволенъ. И Ѳедоръ Ивановичъ обвелъ глазами всѣхъ. — Только господа камералисты и медики отпустили себѣ кудри, которые я приказываю обстричь. Ношеніе формы есть первая обязанность студента. Подъ строжайшимъ взысканіемъ запрещается всякое уклоненіе отъ форменной одежды, а тѣмъ паче ношеніе партикулярнаго платья. Если вы не поняли, я могу повторить.
— Поняли, поняли, послышалось въ толпѣ.
— Вы получите квартирныя свидѣтельства, возгласилъ Ѳедоръ Ивановичъ, и имѣете являться ко мнѣ для представленія этихъ свидѣтельствъ — въ полной формѣ при шляпѣ и шпагѣ. Входъ въ трактирныя и другія заведенія строго воспрещается. Всякія поступки, нарушающіе правила студентовъ, будутъ наказываться безъ всякаго снисхожденія. Прошу васъ не забывать, что помимо меня ничего не можетъ произойти. Слабая отмѣтка, назначенная мною въ кондуитномъ спискѣ, подвергаетъ студента немедленному исключенію. Затѣмъ прощайте господа.
Инспектору всѣ отвѣсили низкій поклонъ, и онъ отправился своей танцмейстерской походкой опять въ сопровожденіи помощниковъ.
Содержаніе рѣчи не нуждалось въ повтореніи. Всѣ, конечно, испытали не совсѣмъ пріятное чувство, но въ очень многихъ это чувство заглушено было страхамъ предъ всемогущею властью инспектора.
„Вотъ тебѣ и университетъ!“ думалъ Телепневъ, спускаясь съ лѣстницы. „Видно, кромѣ шпагиишляпы, больше ничего нѣтъ.“
Въ сѣняхъ онъ столкнулся съ Двужилинымъ.
— А! захрипѣлъ тотъ: ваше благородіе, съ представленія возвращаетесь?
— Да, проговорилъ Телепневъ.
— Ничего-съ, это полезно, полируетъ юношамъ кровь. Я къ вамъ собирался все зайти, съ новосельемъ поздравить, да больно вы, слышь, аристократомъ зажили.
— Зайдите какъ-нибудь, промолвилъ Телепневъ.
— Да вѣдь мнѣ съ вами компанію-то водить не рука, захрипѣлъ Двужилинъ. Вы пить не пьете. Стало быть, по доброй волѣ, водкой угощать не станете; а вы примите мой совѣтъ юноша: займитесь вы водкой — разлюбезное дѣло будетъ, ужъ какъ ни бейтесь, а ужъ этимъ кончите! Коли въ васъ душонка есть, а не паръ, такъ вы чай должны разумѣть какая здѣсь сладость вкушается. За то, въ ранжиръ васъ выстроятъ. Начальству кланяться учили?
— Учили, отвѣтилъ смѣясь Телепневъ.
— Дайте срокъ, обучатъ. А корня наукъ вкусили ужъ, — горекъ сей корень; но сладости плодовъ его описать не возможно. Обучайтесь наукамъ, — похвально! а паче всего радуйте сердце начальства благонравнымъ поведеніемъ. А начальство у насъ самое такое, какъ нужно для всей нашей стаи. И будь я на мѣстѣ инспектора, я бы имъ показалъ! Однако, прощайте! Вы хоть и не пьете водки, но мнѣ поднесите, когда я заверну.
Они вышли на крыльцо. Большой контрастъ составляли ихъ фигуры: одинъ молодой, красивый и нарядный, а другой смотрѣлъ какимъ-то Діогеномъ.
— Экъ у васъ коляска-то какая! крикнулъ Двужилинъ. Дайте срокъ, мы ее спустимъ!
XX.
Михалъ Мемноновъ, служитель студенческой квартиры, гдѣ мы уже были, нѣсколько дней ходилъ угрюмъ и не общителенъ. Гриневъ, только что выпущенный изъ карцера, опять попалъ туда за энегрическія дѣйствія противъ туземной полиціи въ полуночное время. У Михалъ Мемнонова былъ свой баринъ; но о Гриневѣ онъ едва ли не больше заботился, зная, что тотъ по своимъ нравамъ человѣкъ не надежный. И вотъ теперь, когда Гриневъ сидитъ опять въ карцерѣ, на Мемнонова нападаетъ какое-то нервное разслабленіе, все у него изъ рукъ валится, изчезаетъ наклонность къ портняжеству, къ чинкѣ и штопанью студенческаго платья. Присядетъ къ столу и начнетъ ножичкомъ ковырять…
Мемноновъ сидѣлъ-сидѣлъ у стола и взяла его одурь. Господъ дома не было, и поворчать не на кого. Вышелъ онъ на галдарейку. На встрѣчу ему Агаша. Она въ утреннемъ туалетѣ, но очень ужъ что-то растрепана, лицо утомленное и такое же скучное, какъ у Михалъ Мемнонова.
— Здравствуйте, Лимонычъ! проговорила она.
Мемноновъ молча кивнулъ головой, но остановился передъ ней.
— Еще не выпускали? спросила Агаша.
— Держи карманъ, выпустятъ!
— А долго продержатъ?
— Почемъ я знаю, я вѣдь не начальство. Демку вчера встрѣтилъ, говоритъ, какъ бы не исключили, буйства, говоритъ, большія надѣлалъ.
— Ну, ужь и исключить! воскликнула Агаша. Эка невидаль, что студентъ кутитъ!
— Ужь про то не намъ съ тобой разсуждать.
— Зайдите, Лимонычъ, ко мнѣ кофейку напиться.
— Какіе тутъ кофеи.
— Да все бы зашли.
Мемноновъ молча согласился.
Агаша привела его къ себѣ. Сожительницы ея не было. Она начала угощать своего гостя кофеемъ, безъ цикоріи, и Мемноновъ сперва пилъ, какъ бы нехотя, а потомъ разохотился. Дѣло дошло до изліяній. Агаша начала жаловаться ему на свою горькую долю.
— Что моя за жизнь такая, Лимонычъ! самой мнѣ гадко.
— А какой же шутъ тебя толкаетъ?
— Что и говорить, Лимонычъ! И Агаша уже собиралась плакать.
— Ты вѣдь ровно бѣсноватая, продолжалъ Мемноновъ, тебя и за человѣка-то никто не считаетъ; ты почувствуй это! а дѣвушка ты хорошая.
Агаша сидѣла и въ три ручья плакала, а Михалъ Мемноновъ запивалъ ожесточенную рѣчь четвертымъ стаканомъ кофею.
— Куда жь я дѣнусь, Лимонычъ?
— Въ работницы ступай, лучше мякину есть, чѣмъ беззаконничать такимъ манеромъ.
— Да не возьметъ меня никто.
— Въ другой городъ уѣзжай, ты вотъ нюни то распустила, а завтра же пойдешь беззаконничать.
И еще минутъ двадцать продолжалась бесѣда въ такомъ же духѣ. Не знаю, вѣрилъ ли Мемноновъ самъ въ дѣйствительность своихъ внушеній. По натурѣ онъ былъ доктринеръ, а потому вмѣнялъ себѣ въ обязанность, при каждой встрѣчѣ съ Агашей, представить ей картину ея бѣсноватаго существованія. А въ сущности оба остались довольны другъ другомъ.
Мемноновъ вышелъ на галдарейку съ болѣе яснымъ челомъ и спустился даже внизъ посмотрѣть, что дѣлается на дворѣ. Его интересовали новые постояльцы, особенно Телепневъ, и его барская обстановка. Мемноновъ не былъ тщеславенъ и не привыкъ увлекаться внѣшностью, но такъ какъ все студенчество возбуждало въ немъ сильное презрѣніе своей непорядочностью, то онъ съ уваженіемъ смотрѣлъ на признаки довольства и степенности. Онъ видѣлъ уже рысаковъ Телепнева, и не увлекся собственно лошадьми; но ему понравилось то, что вотъ есть же студентъ, который собирается жить по-господски, какъ слѣдуетъ барину, стало быть хочетъ выдѣлиться изъ всей толпы этихъ безштанныхъ, какъ называлъ Мемноновъ своихъ пріятелей, заштопывая имъ разныя части одежды. Мемноновъ не былъ также любопытенъ. Онъ до сихъ поръ не. разузналъ подробностей объ интересномъ для него жильцѣ чекчуринской казармы, но непрочь былъ узнать, если бы представился къ тому случай. А случай представился въ видѣ Якова, который въ эту минуту лѣниво сидѣлъ на крылечкѣ и смотрѣлъ, какъ дерутся два пѣтуха на
