Дышать привольно там — и рядом по утрам
ликует царство птичье.
Там небеса хранят росу и аромат,
родных полей величье.
Но если грянет враг, то сердце вспыхнет так,
что витязь рвется к бою,
И тешится душа, — сражаясь! — дорожа
потехою такою!
Весь в ранах, он кипит, разит, теснит, пленит —
и кровь течет рекою.
На копьях блеск зари несут богатыри,
и стяг над ними красный.
Перед войсками мчат, бросая зоркий взгляд
на путь прямой и ясный.
Всем дан пернатый шлем и плащ из барса — всем,
и все они прекрасны.
Когда труба трубит, арабский конь храпит,
танцует от волненья.
Кому в дозор пора, кто спешился с утра
и лег без промедленья.
Всю ночь рубилась рать — когда же и поспать
в объятьях утомленья?
Почет и славу, честь бойцы стяжали здесь,
соблазны отвергая.
Отвага в них без мер и выдержки пример,
и доблесть боевая.
На битву — в самый ад, — как соколы, летят,
сражаясь, побеждая.
Под буйный клич: «Гляди! противник впереди!»
копье горит в ладони.
А если вражья рать принудит отступать,
бойцов спасают кони.
Но кровь зовет: «Назад!» — и, обратясь, отряд
вершит разгром погони.
Для них дремучий бор, цветных полей ковер —
чертог старинной славы.
Их школа — смертный бой, уроки в школе той —
засады и заставы.
Усталость, жажда, глад их только веселят —
как повод для забавы.
Блеснет заветный меч, главу снимая с плеч, —
и рухнет враг постылый.
А можно и свою главу сложить в бою
и лечь, теряя силы.
Где ж павшие друзья? В желудках воронья,
быть может, их могилы...
Вы, юные бойцы, храните, храбрецы,
покой родных раздолий.
Побед у вас — не счесть, гремит над миром весть
о вашей славной доле.
Пусть, как плоды ветвям, Господь дарует вам
удачу в ратном поле!
(В. Леванский)
Еще есть несколько песен, обращенных к Богу, которые (поэт) перелагал из псалмов и сочинял сам, а всего их десять, и те находятся в другой книге, и (поэт) не издаст их, пока не переведет еще псалмов. И потому после истории Иеффая, которая еще не готова, светские песни (поэт) ...[85]
[ШЕСТЬДЕСЯТ ВТОРОЕ]
Amatorum carmen de virgine Margareta[86]
На мелодию песни «Лишь тоска и горе»
Копьем разит боец, копытом — жеребец,
змея — смертельным ядом,
Когтями сокол рвет, а лев пускает в ход
клыки, томимый гладом,
Лишь дамы с давних пор сражают нас в упор
как василиски, взглядом.
Вот так и я пропал, сраженный наповал
девичьими очами:
Как ночь они черны, как меч заострены;
пронзенный их лучами,
Чуть подниму я взгляд — любовью вмиг объят,
пылающей как пламя.
Что я горю огнем и не сгораю в нем —
пусть не дивятся люди,
Есть чудеса вокруг — вот хоть рогатый жук:
Фульгозий как о чуде
О нем и об иных писал жуках чудных;
по описаньям судя,
Есть насекомых вид, которых не язвит
огонь, и не могила
Для них он, а купель, родная колыбель,
живительная сила.
Я жив среди огня, хоть он и жжет меня,
чтоб жизнь во мне не стыла.
Когда б не пламень сей, не жар любви моей,
меня б сгубила влага:
Потоки слез лия, вконец иссяк бы я,
как ключ на дне оврага,
Но слезы тушат жар; тот, обращая в пар,
их сушит, мне во благо, —
Чтоб я не догорал дотла, не умирал
от мук, но тихо тлея,
Всё грезил лишь о ней, возлюбленной моей,
что в мире всех милее,
И горький сей бальзам со сластью пополам
глотал, от счастья млея.
Затем, что стан ее — прямее, чем копье
иль кипарис над кручей,
Ланит румянец густ, влажны кораллы уст,
а речи — мед текучий,
Я всякий день в раю, когда любовь мою
узреть поможет случай.
Кто хвалится казной, набитою мошной,
кто — поголовьем стада,
Иным желанна власть, — пускай же правят всласть,
коль в этом их отрада.
Хоть я и не богат, но скромной жизни рад,
чужого мне не надо.
Порою на заре в росистом серебре
она бредет босая,
Где травы столь густы, — бредет и рвет цветы,
с них влагу отрясая;
Я прячусь средь ветвей, на белизну ступней
украдкой взгляд бросая.
А то, ступив на луг, зальется песней вдруг,
раздольной и старинной,
И волосам вдоль плеч позволит книзу стечь
душистою лавиной,
Или венки в саду сплетает на ходу,
потупя взор невинный...
За эту чистоту, за эту красоту
скрестятся сабли скоро,
И лбам иных бойцов не избежать рубцов —
кровавых мет раздора,
Ведь даже меж друзей из-за таких лилей
случиться может ссора.
Я песнь сию сложил, покуда жизнью жил
отшельничьей, суровой,
Уйдя в предгорий сень, в году минувшем, в день
Лаврентия Святого,
Заслуженно воспев жемчужину меж дев, —
и в том даю вам слово.
(Μ. Бородицкая)
[ШЕСТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЕ]
Colloquium octo viatorum et deae echo vocate[87]
На ту же мелодию
Раз юноши весной в лес забрели густой,
всего их было восемь,
Смеялись без забот, день к вечеру идет;
