специй. Вот-вот, еще немного, пара шагов и уже тамбур, а за ним — волшебное гастрономическое приключение.
— Вы познакомились в Хон Кон?
— Нет, в музее.
— В каком музее? У нас в Хон Кон много музеев, — самодовольно объявил один Гуань.
— Да, самый интересный исторический, — сообщил другой.
— Там много про войну, — добавил третий.
— Ну, — отозвался Хэнк, — в каком-то смысле тот музей тоже был историческим.
— И ты знаешь, кто такой Гуань, в честь которого назван этот ресторан?
— Надо же, он в честь кого-то назван, — произнёс Хэнк, поднимая глаза на пылающий над входом иероглиф, — а ведь сразу и не скажешь.
— Позволь мне рассказать, — улыбаясь, произнёс ближайший к Хэнку китаец, тот, который был с фиолетовой пандой за спиной.
Тяжело вздохнув, Хэнк в очередной раз обернулся в поисках Кэт. Но в том шумном удивительном фейерверке рекламных вывесок, рвущих в клочья всякую последовательность событий и движений, её вряд ли удалось бы разглядеть, и он невежливо уткнулся в телефон.
— Это случилось во время второй опиумной войны, — начал рассказывать Гуань в черном плаще; у него, кажется, был самый качественный английский. — Город, в котором жила семья Гуаня, не защищался. Этот город не оборонял китайский гарнизон, который сражался бы до последней капли крови, нанося наступавшему противнику какой-нибудь ощутимый урон. Обычный крестьянский городок, скорее даже — деревня. Так что у англичан не было никаких оснований ненавидеть его жителей.
— Хорошо, — делая очередной шаг, сказал Хэнк, — что же было дальше?
— Английских солдат было очень много, и они были хорошо вооружены, — продолжил Гуань с филетовой пандой, — Гуань Хуа-чэн старший сын в семье, имел жену и троих детей. Кроме этого, в доме жили его братья со своими женами и детьми, и всего их было в доме двадцать человек, вместе с родителями, которые были тогда уже старыми и мудрыми.
Очередь продвинулась еще, и приблизилась к лакированной двери. Перед ней стояла, чуть кренясь, высокая фиолетовая урна, в меру симпатичная и не по-азиатски аккуратная. «Окажись такая где-нибудь в Лондоне, — подумал Хэнк, — непременно бы выделилась, в Лондоне урны такие строгие и важные, как джентльмены в черных пиджаках, а эта яркая, фиолетовая, но здесь она почти незаметна». За дверью был обычный для ресторанов тамбур, что-то вроде прихожей.
— Свободного места в доме было совсем мало, — торопливо продолжил рассказывать китаец. — Три английских солдата пришли и увидели, что спать им негде, и выставили за дверь родителей Гуаня, старика и старуху, и двух его братьев, а сами заняли их место. Когда те стали возмущаться, искололи всех четверых штыками. Гуань хотел помочь, но англичане сломали ему ноги. На некоторое время он потерял сознание от боли, и очнулся, когда услышал женские крики. Рядом с ним лежал мёртвый брат. Гуань пополз на крик жены и увидел, что в соседней комнате англичане насилуют его жену, он заплакал от бессилия и злости, но англичане лишь рассмеялись, когда увидели на его лице слёзы. Солдаты были жутко пьяные. Старшие дети забились от них в угол, прижимаясь друг к другу, и старались, чтобы солдаты их не заметили. Когда за перегородкой раздался детский плач, один солдат заглянул туда и, увидев младенца, схватил свою винтовку и наколол ребёнка на штык. После чего принялся расхаживать по дому, наблюдая, как из крохотного тела сочится и капает на пол кровь. Когда ему надоело, он стряхнул ребенка со штыка и вернулся к остальным. Но на этом их пьяные безумства не закончились. Наигравшись с женой Гуаня, солдаты заставили её выпить очень много воды. Очень, очень, очень много воды. Они поили её до тех пор, пока её живот не раздулся, как шар. Гуань хотел им помешать, но они раздробили ему пальцы прикладами своих ружей и заставили его смотреть. Они положили его жену на пол, зажали ей руки и ноги, а затем один из солдат с диким воплем прыгнул ей на живот…
— Боже, Гуань, хватит, зачем ты мне всё это рассказываешь? — скривился Хэнк.
Китаец снова спрятался за зубастой улыбкой:
— Гуань тогда поклялся, что если выживет, то обязательно им всем отомстит.
— Боже, какая мерзость, — выпалил Хэнк, — тебе следовало рассказать это после того, как я поем, тогда бы меня хорошенько вырвало.
Черная дверь открылась, и Хэнк нырнул под своды тамбура. Голос улицы стал тише. Теплый аромат ресторана еще сильней возбудил его аппетит. Следом за ним в тамбур набилось еще человек десять, их, несомненно, тоже звали Гуанями.
— Остаток жизни Гуань посвятил достижению своей цели. Но в те времена китайские власти защищали захватчиков-англичан от справедливого народного возмездия, и Гуаня ожидало одно разочарование за другим. Только ему удастся окружить с крестьянами сотню английских солдат — так сжечь их не даёт китайский наместник. Поймает Гуань солдата, убившего крестьянина, — так судья того отпустит. И так постоянно. Но Гуань не сдавался. Как-то раз ему удалось поднять в одной из деревень настоящее восстание и даже уничтожить несколько десятков английских солдат, но маньчжурские власти вмешались и в этот раз — окружили и разоружили его отряд, а самого его казнили.
— Мне очень жаль, — закивал Хэнк, — очень. Действительно очень жаль, что так вышло с несчастным Гуанем.
— Однако Гуань всё равно не сдался, — продолжил китаец, широко улыбаясь и кивая, — он решил подождать до лучших времён.
— Минуточку, — ухмыльнулся Хэнк, — ты же сказал, что его казнили.
— Верно, — закивал Гуань, — казнили. И в первое его восстание его казнили тоже, и во второе, и во все последующие. Его казнили много раз.
— Наверно, его как-то несмертельно казнили, — предположил Хэнк, — или как?
Дверь наружу открылась, и в тамбур затолкались еще трое. Хэнка вдавили в одного из собеседников, от которого пахло чем-то кислым.
— Смертельно, — сказал Гуань, его лицо уже почти упиралось в нос Хэнка, — первый раз отрубили голову, второй раз закопали живьем в землю, третий раз ему отрезали нос, вырвали колени и отрезали стопы…
— О, боже, хватит, мне же сейчас есть, черт бы вас побрал, хватит!
— Хорошо, Хэнк, но ты должен усвоить, что Гуань много страдал.
— Усвоить?! — скривился Хэнк. — Ну ладно, окей, я усвоил. Достаточно про Гуаня.
— И всё это было из-за англичан.
— Да уж, тёмные были времена, — постарался улыбнуться Хэнк, глядя, как с лиц Гуаней сползает показушная радость.
— Верно, сейчас всё не так, — согласился Гуань, — совсем не так.
И все кругом тоже закивали и завибрировали, Хэнк попробовал высвободить руку, но она застряла между фиолетовой пандой и чьей-то спиной в красной куртке.
— Гуань не сдался: он поднялся в горы, спустился в море, прошел
