— Что тут нездорового?
По позвоночнику Эй Джея пробежала неприятная дрожь.
— Она вырастет такой же, как ты.
— Что в этом плохого?
Исмей посмотрела на него как на слабоумного:
— Послушай, Эй Джей. Вы с Майей живете в своем тесном мирке. Ты никогда не ходишь на свидания…
— Почему? Хожу.
— Ты никуда не ездишь…
— Разговор не обо мне, — прервал ее Эй Джей.
— Тогда перестань меня перебивать. Ты пригласил меня в крестные матери, и я утверждаю, что девочку надо отдать на танцы. Платить за занятия буду я, так что больше со мной не спорь.
На острове Элис работала одна-единственная танцевальная студия, в которой была всего одна группа для девочек пяти-шести лет. Занятия вела владелица студии мадам Оленская. Ей было шестьдесят с хвостиком, и, хотя она никогда не страдала лишним весом, кожа на ней висела, как будто с возрастом у нее усохли кости. Кисти рук у нее были унизаны кольцами с камнями, отчего казалось, что в ее пальцах на одну фалангу больше, чем положено. На детей она производила завораживающее и одновременно пугающее впечатление. Поддался ему и Эй Джей. Когда он в первый раз привел Майю на урок, мадам Оленская встретила его восклицанием:
— Боже мой, мистер Фикри! В последние двадцать лет ни один мужчина не переступал порог этой студии. Уж мы вами воспользуемся!
Предложение, усиленное русским акцентом, звучало по меньшей мере двусмысленно, но, к счастью, выяснилось, что от Эй Джея требуется главным образом физическая сила. Для праздничного концерта он смастерил из деревянных планок огромный детский кубик, раскрасил его, приклеил к нему пластиковые плавающие глаза, из гибких ершиков для чистки курительных трубок сделал усы и торчащие из головы антенны и украсил конструкцию колокольчиками и цветами. (Смирившись с тем, что блестки, которыми он ее покрыл, видимо, застряли у него под ногтями навечно.)
Той зимой Эй Джей проводил с мадам Оленской львиную долю свободного времени и узнал о ней массу интересного. Ее лучшая ученица и одновременно родная дочь выступала в одном бродвейском шоу и не разговаривала с матерью уже десять лет. Мадам Оленская погрозила Эй Джею своим сложносоставным пальцем:
— Смотрите, чтоб с вами не случилось ничего подобного. — Она какое-то время смотрела в окно, а потом медленно перевела взгляд на Эй Джея: — Не желаете приобрести в нашей программке место для рекламы магазина?
Это был не вопрос. «Книжный остров» выступил единственным спонсором постановки «Щелкунчик, Рудольф и его друзья», и на последней странице программки появился купон на скидку в магазине Эй Джея. Но этим дело не ограничилось. Эй Джей преподнес студии в дар целую корзину книг о знаменитых танцорах для розыгрыша в лотерее, доход от которой предполагалось перечислить труппе «Бостонский балет».
Эй Джей смотрел представление, сидя за лотерейным столиком. Он устал и, кажется, слегка простудился. Выступление было выстроено по принципу от простого к сложному, и группа Майи показывала свое мастерство первой. Майя очень старалась, хотя получалось у нее так себе. Ее мышка самозабвенно морщила нос и виляла хвостом, который Эй Джей с немалым трудом скрутил из тех же ершиков для чистки трубок. Эй Джей быстро понял, что карьера танцовщицы ей не светит.
Исмей, сидевшая за столиком рядом с Эй Джеем, протянула ему бумажный носовой платок.
— Простыл где-то, — объяснил Эй Джей.
— Я так и поняла, — кивнула Исмей.
В конце вечера мадам Оленская сказала:
— Спасибо вам, мистер Фикри. Вы хороший человек.
— Наверное, у меня просто хороший ребенок.
Эй Джей еще не успел забрать свою мышку из гримерной.
— Да, — согласилась мадам Оленская. — Но этого недостаточно. Вам нужно найти себе хорошую женщину.
— Я доволен жизнью, — сказал Эй Джей.
— Вы думаете, что вам хватит ребенка, но дети вырастают. Вы думаете, что вам хватит работы, но никакая работа не заменяет тепло человеческого тела.
Эй Джей заподозрил, что дама уже опрокинула пару рюмок «Столичной».
— Веселых праздников, мадам Оленская.
По дороге домой Эй Джей размышлял над словами учительницы танцев. Он почти шесть лет прожил один. Трудно смириться с болью потери, но одиночество как таковое его не пугало. И потом, он не хотел никакого старого тела, даже теплого. Он хотел Амелию с ее отзывчивостью и дурацкой одеждой. Или хотя бы кого-то похожего на нее.
Пошел снег, оседая на мышиных усах. Эй Джей сфотографировал бы Майю, если бы не нежелание выглядеть типичным папашей, который фотографирует на улице свою маленькую дочку.
— Тебе идут усы, — сказал он Майе.
После такого комплимента Майю прорвало, и она обрушила на Эй Джея целый поток впечатлений от своего выступления, но он слушал ее вполуха.
— Майя, — сказал он, — ты знаешь, сколько мне лет?
— Да, — ответила девочка. — Двадцать два.
— Значительно больше.
— Восемьдесят девять?
— Мне…
Он четыре раза показал обе раскрытые ладони, а потом еще три пальца.
— Сорок три?
— Молодец. Мне сорок три, и за эти годы я усвоил, что лучше любить и потерять, ну и так далее, и лучше быть одному, чем с кем-то, без кого можешь обойтись. Понимаешь?
Майя торжественно кивнула, едва не потеряв свои мышиные уши.
— Но иногда так надоедает учить уроки. — Он склонился к озадаченной девочке. — У тебя что, ноги промокли?
Майя кивнула, и Эй Джей присел, чтобы она забралась к нему на закорки.
— Хватайся руками за шею. — Майя устроилась у него на плечах. Он с легким покряхтыванием встал на ноги. — Раньше ты была легче.
Она схватила его за мочку уха.
— Что это? — спросила она.
— Когда-то я носил серьгу.
— Зачем? — удивилась Майя. — Ты был пиратом?
— Я был молодым, — ответил Эй Джей.
— Как я?
— Постарше. И у меня была девушка.
— Красна девица?
— Женщина. Ей нравилась группа The Cure, и она думала, что будет круто, если я проколю себе ухо.
Майя задумалась.
— А попугай у тебя был?
— Нет, у меня была девушка.
— А он умел разговаривать?
— Нет, потому что никакого попугая не было.
— А как звали попугая? — попыталась перехитрить его Майя.
— Не было никакого попугая.
— А если бы был, как бы его звали?
— Почему ты думаешь, что это был бы он, а не она? — спросил Эй Джей.
