– Джон Рид? Никогда не слышала.
– «Десять дней, которые потрясли мир», – добродушно напомнил мне Джон. – Лучшая книга Джона Рида.
– Понятия не имею.
– Фильм «Красные…»
– Что?
– По этой книге, «Десять дней, которые потрясли мир», сняли фильм «Красные…»
– И про него я ничего не слышала.
– Продюсером и режиссером был Уоррен Битти.
– Я о нем слышала только в связи с браками и разводами.
– Джон Рид был верен своей жене и всему тому, что видел и описал. Так возник цикл репортажей об Октябрьской революции под названием «Десять дней, которые потрясли мир».
– Вот он и продолжает трястись…
– Да погодите вы! Джон Рид писал и о сербах. Он был в Сербии во время Первой мировой, когда на крохотную Сербию напали Германия, Австро-Венгрия, Болгария, Албания…
– Как и сегодня, только добавьте еще девятнадцать стран.
– Не спешите, сербская женщина, Джон Рид был на вашей стороне!
– Тогда слушаю.
– Мне об этом рассказывал отец. А потом я нашел книгу «Сербия между битвами». Первая глава называется «Страна смерти», и сейчас я попробую по памяти воспроизвести то, что меня в ней сразу привлекло. Это описание молодого офицера из Белграда, который уже три года живет как кочевник такой жизнью, которую бы ни за что не выдержал ни один англичанин, француз или немец. Молодой офицер, отлично говорящий по-английски, наверняка выросший в богатой семье, сказал Риду с улыбкой: «Мы три года не переодевались!» За плечами у него было зимнее наступление, ночевки в завшивленных землянках, голод. Но когда он рассказывал об этом Риду, было заметно, что такая жизнь ему почти что нравится.
– Припомните еще что-нибудь из Рида.
– Он пришел к одному выводу, который и привел меня сюда. Цитирую по памяти: Страна смерти… Такой была Сербия в 1915 году. Империи, делившие между собой мир, превратили цветущую мирную сербскую землю в страну смерти. Это случалось в разные эпохи с фатальной периодичностью. И это тоже был не последний раз. Смерть косила народ Сербии веками, с Востока и с Запада. Именно она, чуждая смертельная сила, выпестовала у сербов философию небрежения личной жизнью ради выживания всего народа, и эта философия нашла оправдание в истории…
– Джон! – радостно воскликнула я. – Ты больше серб, чем все мои нынешние сербы!
– Спокойно, Мария! Ты мне еще должна доказать, что Джон Рид написал правду.
– У тебя есть эта книжка?
– У меня есть ты, и на тебе я проверю, действительно ли сербы таковы.
– Боюсь, от меня в этом деле будет мало толку.
– Почему, разве ты не типичный представитель Сербии?
– Да, но мой личный пример не завершится моей смертью, как того требует эта старинная сербская философия…
– А что новенького появилось в сербской философии жизни?
– Смех!
– Что?
– Смех, улыбка: мы в самые тяжелые моменты смеемся. Как мы хохотали во время бомбардировок! Генерал Кларк хотел разбомбить поколение смеющихся рокеров, которое пело и танцевало на мостах, чтобы сохранить их, или умереть вместе с ними, с улыбкой на губах.
– О'кей, я принимаю твой смех.
– Ну что, получается начало романа?
– Получается начало романса, – говорит Джон.
– Могу ли я поцеловать тебя от лица сербов?
Джон вытянул ко мне губы. Мы поцеловались. Джон потребовал еще один поцелуй, но я сказала:
– Первый поцелуй еще не означает следующий!
И тут же поняла, что тот, следующий, другой, с которым я делила подушку в апартаменте отеля «Гранд», тот, который ждет меня в маленьком домике с палисадником, сжимая в руках дамский револьвер, тот, который станет угрожать Скендеру, чтобы тот переправил нас в Сербию, – он для меня уже ничего не значит.
Смерть, смех, предательство. Почему – предательство? Парашютист первый предал меня – сорок три года, жена и ребенок по имени Оливер, восемь лет. И что теперь, развлекать его всю жизнь только потому, что он не любит немецкого генерала? Чего он хотел? Чтобы встреча на лугу закончилась в его пользу? Он бежит, я бегу, все мы бежим. Куда?
– Подождите! – в кафану ввалился Скен-дер, неся как дрова охапку бутылок шампанского. Расставляя их на столе, он рассуждал:
– Шампанское – верховный главнокомандующий вин. Вы знаете, что его используют, давая имена кораблям, празднуя Новый год, им встречают победителей, но самое главное в жизни шампанского – оно означает начало любовной связи…
Скендер совсем как «пан врхни» в чешском ресторане, с шумом откупорил бутылку, ловко направил пенную струю в бокалы и приветствовал меня:
– Мария, мадам Помпадур провозгласила шампанское единственным вином, которое женщина может пить, не опасаясь подурнеть.
Когда я перевела слова Скендера, Джон испуганно посмотрел на меня:
– Откуда он знает?
– Спроси его об этом в романе, – отвечаю.
– Берите бокалы, – велел нам Скендер, – и посмотрим, как там у Джиновици дела с Гитлером.
– Знаешь, Мария, роман-то я легко напишу, но вот нынешняя моя работа – представлять свою страну, – похоже, запросто может убить меня.
– Берите бокалы, – повторил Скендер.
Снаружи Эмин Джиновици смотрел на снятые буквы Гитлера.
– Я убрал его, – по-солдатски отрапортовал он Скендеру.
– Вижу.
– Хозяин, давайте новое название!
– Мария, ты поняла?
– Что он говорит? – спросил Джон, всем своим видом показывая, что он берет меня под защиту.
– Договариваются о названии заведения.
– Как можно меньше букв, коротко и эффектно, скажи им, – взмолился Джон.
Я разъяснила Скендеру идею Джона. Тот согласился:
– «Пицериа» остается. А хорошо было бы использовать те, что остались от «Хитлери»…
И тут я говорю Скендеру:
– Есть у меня идея. Сколько заплатишь?
– Даю еще три бутылки шампанского.
– Из названия «Хитлери» можно использовать четыре буквы.
– Не понял?
Я повернулась к Джону и тихо рассказала ему про свою идею.
– Браво! – воскликнул он и смачно поцеловал меня в щеку.
– Ну так что же, говори, Мария! – нервничал Скендер.
– Так вот, – начала я не спеша. – Из названия «Хитлери» можно использовать Х, И, Л, Р, И. Экономия большая, потому что надо будет заказать только одну букву – А, и вставить ее между Л и Р. Понял?
