два десятка фотографий с тем, чтобы отправить их Марии, – довольный, что и в темноте был осмотрителен: не позволил телефону разрядиться. Он продолжил путь наверх, и скоро тропа вывела его к обочине ухоженной асфальтовой дороги, которая спускалась вниз с вершины куда-то влево, в сторону от преодоленной им тропы. Тихонин понял, что он мог добраться до вершины и в автомобиле от шоссе, откуда-то из закоулков Мораитики, но не пожалел о своем пешем подъеме: нытье в ногах и боль в ступнях отзывались в нем горделивой радостью. Три минуты прошагав по асфальту вправо и вверх, он оказался на вершине – и через полтора часа, на ней проведенных, уже в жару, в поту и пыли спустился по асфальту вниз. Заперся в номере и, придя в себя, взялся за письмо к Марии:
«Я нашел! Я расскажу сейчас подробно обо всем, ничего не упуская. Ты только представь себе или прикинь, как нынче модно говорить ………………………………………………………………………………………………
………………………………………………………………………………………….»
Ответ пришел незамедлительно:
«Тихоня, милый, я и представила, и прикинула, и вот что я могу тебе сказать: осади коней и не сердись. Я тебе, конечно, верю: вид с горы во все четыре стороны, как ты его описываешь, роскошен и, думаю, еще роскошнее, если увидеть его вживую. И острова на юге. И виноградники с оливковыми рощами, и море без границ на западе, и вид на материк на востоке, и зеленые вершины гор самого острова, уходящие вдаль, если посмотреть на север, – я все это живо представляю. И аллею олив рядом с домиком, который ты нашел, даже его хозяина, с которым ты договорился обо всем, не подождав меня, и каменистую поляну в конце этой аллеи олив – с видом на крыши деревни внизу (она зовется Маратейкой или как-то по-другому? – я позже посмотрю в твоем письме), на колокольню с циферблатом, стрелки которого с вершины невозможно разглядеть. И я убеждена: сам этот домик на западном краю вершины (видишь, как я точна в твоих деталях, как я внимательно читала!) очень мил и замечателен своей уединенностью. И понимаю: можно бы считать большой удачей, что хозяин домика (“непоседливый голландец”, как ты пишешь) готов его продать тебе прямо сейчас и обо всем с тобой договорился. Но выслушай меня, Тихоня, хотя бы мысленно. Что мы с тобой будем делать на горе с утра до вечера, изо дня в день, из года в год? Как ты – не знаю, зато я, что твой голландец, непоседлива. Я быстро озверею и от видов во все стороны и особенно от вида плоских крыш и циферблата подо мной внизу, на котором невозможно разглядеть стрелки, как ты пишешь, “с нашей орлиной высоты”. На что мне циферблат без стрелок? С горы, конечно, можно и спускаться. Пешком вниз и наверх мы не находимся: забудь о том, сколько мне лет, но вспомни о своих годах. Тем более, что время не стоит на месте даже на горе с тысячелетним видом на море и на острова… Конечно, на машине нет проблем спуститься, но куда на ней спускаться хотя бы раз за пару дней? Я, прочитав твое послание, почувствовала и поняла: в одну только Керкиру – только там можно погрузиться в подвижную живую жизнь во всем ее разнообразии. Насколько я могу судить, Керкира или Корфу (кстати, как лучше называть?) – это небольшой, но все же многолюдный и красивый город с видами не менее прекрасными, чем с твоей деревенской горы. Вот я и подумала: если тебе Корфу по душе, то отчего бы не найти приличное жилье в самой Керкире? Я обещаю: что бы ты там ни нашел, я возражать больше не буду и, не глядя, соглашусь, буду рада и благодарна. А перед голландцем извинись.
ЗЫ. Теперь по поводу твоего сна о Побегалове, который и во сне желает с тобой выпить сладкого плодового (или не плодового?) вина и говорит тебе, что умер. Ты спрашиваешь, помню ли я его. Как мне его забыть? Это ведь он сдал тебя ментам, когда вы оба спьяну или сдуру забрались ночью на хоздвор универмага. Он сам отмазался, тебя же упекли, я ему это не забыла. Он не соврал тебе во сне: он в самом деле помер – очень давно, мне моя мать об этом написала, когда я еще училась на Урале, но я тебе, когда мы виделись, рассказывать не стала почему-то. Он не успел дожить до двадцати, когда его свалил инсульт – редчайший случай в таком возрасте, в Пытавине об этом было так много разговоров, что даже моя мать решила мне об этом сообщить. И все в Пытавине сходились в том, что Побегалова убили портвейн и сладкое плодовое вино, а не что-нибудь еще ………………………………………………………………………………………
……………………………………………………………………………………………..»
Уже на другой день Тихонин был в Керкире. Нашел при помощи Амалии агентство по недвижимости, не слишком долго взвешивая, из двух предложенных агентством вариантов выбрал четырехкомнатную мансарду неподалеку от венецианской крепости: «Я поначалу и готов был согласиться на четыре комнаты в почти новом доме возле парка Монрепо, – написал он через день Марии, – но предпочел жилье в хорошем древнем доме почти что в самом центре Керкиры, она же Корфу».
«Тихоня, ты прекрасен! – ответила ему Мария. – И я уже сейчас, едва глаза закрою, представляю вид на крепость и на море из моего окна. Ты молодец, что взял квартиру с мебелью, и это ничего, что мебель тебе кажется безвкусной. К чему в начале новой жизни нервничать, тужить о быте и судорожно торопиться как-нибудь и наспех обставить голые стены? Лучше спокойно жить-поживать и потихоньку-полегоньку обзаводиться такой мебелью, которая мне глянется, – то есть искать и выбирать ее обдуманно, пока не поменяем всю. А то, что там под боком рыбный рынок, – это мне особый бонус от тебя, неизвестно за какие заслуги. Греческие названия рыб на этом рынке, тобою перечисленные, мне ничего пока не говорят, но это не беда. Я словно вижу этих рыб, когда закрываю глаза, а как они по-гречески, я быстро выучу, уж будь спокоен. В парк Монрепо и в гавань Алкиноя мы будем регулярно ходить пешком и там гулять, чтобы держать в тонусе наши стареющие кости (шучу!!!). И в Мараитике твоей (или она все же Маратеика?) хотя бы раз в ту гору с домиком мы обязательно поднимемся и там оглянемся вокруг – почему бы и нет? И вот еще, мой милый. Мы с тобой пока обходим стороной разную прозу жизни, и нас можно понять. Но сколько ты отдал за наше новое жилье? Возможно, ты у меня миллионер и для тебя это неважно – тогда можешь считать, что я спрашиваю просто так, из любопытства. Мне просто любопытно: много или мало?»
Задумавшись, Тихонин написал: «Квартира без рассрочки обошлась мне в 350 000 евро. Не знаю, много это или мало. Я разбираюсь в ценах, но я никогда еще не приценивался к счастью. Я не скажу, что мне не хватает денег, но не могу сказать, что я миллионер». Ответ был правдив, но выглядел уклончивым. Прислушавшись к себе, Тихонин стер его, не отправляя, и сам с собою вслух сказал:
– Мы обо всем поговорим при встрече, разве не так?
Воображая живо встречу, он бродил по старой Керкире из конца в конец, по своему новому жилью – из угла в угол. Опасаясь спугнуть счастье, он не решался прямо спрашивать Марию, да и самого себя спросить боялся, когда же этой встрече суждено случиться…
