базар, твой солдатский ранец продавать.
— Откуда ранец? Ведь у тебя телок.
— А загадку знаешь: был телком, стал клещом, впился в спину, а без него сгину — что такое? То-то: солдатский ранец. Он, поди, из телячьей-то шкуры. А сам в отпуск или совсем?
— Похоже, совсем.
Пошли вместе.
Город оказался — Торжок.
Александр на окраине завернул в трактир, спросил чаю и хлеба. Ему подали чай в пожелтевшем фарфоровом чайнике с розой на боку, на маленьком блюдце десяток мелко наколотых кусочков сахара, тёплый белый ситник, посыпанный мукой. Взяли три копейки. Всего у Александра был гривенник. Он налил в гранёный стакан жидкого чаю, жадно отхлебнул — задумался. Без денег, без документов ни до Кавказа не дойдёшь, ни до Сибири; до края света — тем более. Изловят как беглеца и бродягу на первом же перекрёстке. Он вспомнил: «Погорячился малость. Пропала моя голова». Вспомнил барабанную дробь, нескончаемый свист шпицрутенов. Ему стало страшно. Надо было опередить преследование. Он решил: если бежать, то в Петербург. Тут недалеко. Царь может казнить, а может и помиловать. А в полку один конец. Отодвинул стакан, блюдце с сахаром, непочатый ситник, быстро пошёл из залы. Однако от дверей вернулся, взял ситник, сунул в карман.
Возле трактира нашёл тройку. Ямщик — парень молодой, зовут Спиридон. В Петербург Спиридон ехать опасался; предложил — в Вышний Волочок, тем более есть попутчица, вдвоём ехать и веселей, и дешевле. Ну, в Волочок так в Волочок — лишь бы на месте не сидеть.
Попутчица, Анна Дорофеевна, торжокская мещанка, оказалась женщина дородная, обстоятельная. В ногах держала большую корзинку с припасами, в ней — и ножка баранья, и курица, и сваренные вкрутую яички, и калачики с маком, и сахарные крендельки с корицей. Наевшись, Анна Дорофеевна любила петь, голос имела сильный, песен знала множество, особенно по душе были ей протяжные. Полежаев, примостившись бочком на сиденье, почти целиком занятом попутчицей, грыз крендельки да подтягивал; опять стало ему казаться, что как-нибудь само уладится.
На второй день приехали в Вышний Волочок. Александр попросил Спиридона погодить с деньгами, пообещал принести к вечеру.
...Вышний Волочок назван так оттого, что в давние времена по тому месту, где стоит город, волокли, перетаскивали сушей грузы с одной реки на другую, дальше их опять отправляли водным путём. Пётр Первый приказал рыть здесь канал, ставить шлюзы. Канал помог связать Волгу с Невой, а на Неве возводилась новая российская столица — Петербург.
Полежаев долго стоял на берегу канала, смотрел, как в шлюзе поднимаются и опускаются, покачиваясь на тёмной воде, суда. Это были вместительные с низкими бортами барки, гружённые разными товарами. Строились барки на одну путину — в Петербурге их продавали на дрова.
Александр думал: какое это счастье — лежать на палубе, вольно раскинув руки, подставить лицо солнцу, смотреть, как покачивается высокое небо, как тянутся навстречу лёгкие облака, а ночью плывут, мерцая, синие звёзды, слушать, как всплескивает река за бортом...
Дни были долгие; в июне на Севере темнеет поздно.
Наконец в окнах домов зажглись огни.
Александр устал. Голова у него пылала. Его одежда была в пыли.
Перед каким-то домом он присел на низкий каменный столб коновязи.
Он думал, что ехать к царю и глупо, и гадко. Выдержать тогда, в Москве, его леденящий взгляд, чтобы через год упасть перед ним на колени.
У кого он собирался искать милосердия?
Он вспомнил, как вздрагивали огоньки свечей в ледяных глазах царя.
Он вспомнил пятерых повешенных за 14 декабря, убитого палками Ивана Меньшова.
Вспомнил солдат, офицеров, барабанщиков, чиновников, вельмож — все вокруг были как заводные куклы.
Для свободы не оставалось уголка ни в Москве, ни в Петербурге, ни в Вышнем Волочке, ни на краю света.
В голове мелькали строчки, недавно сочинённые:
И Русь, как кур, передушил
Ефрейтор-император.
Ехать было не к кому. Что к Кривоногому, что к государю — конец один.
Появился в дверях дома хозяин — тощий старик с жидкой бородёнкой в чёрном, ниже колен, сюртуке, — посверлил Александра маленькими, под седыми кустиками бровей, глазами, закричал:
— Поди прочь, солдат!
Александр послушно поднялся и побрёл прочь.
Отыскал Анну Дорофеевну, недавнюю попутчицу, объяснил: не в отпуске он и от службы не уволен, а самый что ни на есть беглый солдат, — пора в полк возвращаться на верную смерть. Попросил денег — может, взаймы, а может, и насовсем. Анна Дорофеевна и перепугалась, и расстроилась. То ли со страху, то ли от жалости протянула Александру двадцать рублей. Всхлипнула, достала из корзинки пригоршню крендельков, сунула ему в карман.
Александр отнёс деньги ямщику:
— Погоняй, Спиридон! А впрочем, не спеши. Семь бед — один ответ. Дай подышать вольным воздухом...
На шестой день после побега Александр возвратился в полк и явился по начальству.
Приказано было его обыскать. Кривоногий полез к нему в карман с таким видом, будто ожидал найти там бомбу. Вынул чёрствый ситник и несколько сахарных крендельков, положил на стол перед начальством.
...Полежаев сдан был в солдатскую службу по высочайшему повелению, и теперь его судьи, расследовав дело, ждали приговора царя.
Александр решил: живым в руки палачам не дастся, по «зелёной улице» не пойдёт. Попы говорят: бог запрещает человеку убивать себя. Странно: отчего же бог позволяет одному человеку убивать другого. Неужели бог не хочет, чтобы Александр Полежаев убил себя и не доставил радости палачам, но согласен, чтобы Александра Полежаева убили царь, полковник, офицер в треуголке, Кривоногий? Нет, решил Александр, с ними у меня свои счёты, а с богом свои.
Мне мир — пустыня, гроб — чертог!
Сойду в него без сожаленья,
И пусть за миг ожесточенья
Самоубийцу судит бог!..
...Царь приказал: оставить Александра Полежаева рядовым солдатом без выслуги. Без выслуги — значит: навсегда.
Братья Критские
В августе 1827 года начальству сделалось известно, что в караульное помещение Московского Кремля явился студент университета, беседовал с солдатами и офицерами, напоминал им про декабристов, обещал, что в России скоро будет новая революция, и предлагал в ней участвовать.
