От автора
Я училась в начальной школе, когда однажды собрала вещи и сказала маме, что ухожу из дома. Я представляла это так: буду жить у водопада в лесу и рыбачить с помощью крючков, сделанных из веточек деревьев, как меня научил папа. Буду гулять среди цветов и деревьев, слушать пение птиц, узнавать погоду по облакам и ветру и лазать по горам свободной и независимой. Мудрая мама не старалась меня переубедить. Она удостоверилась в том, что в моем рюкзаке была зубная щетка и открытка, чтобы написать ей, как у меня дела, и поцеловала меня на прощание. Через сорок минут я вернулась.
Когда моя дочь Твиг училась в начальной школе, она заявила мне, что собирается уйти из дома и жить в лесу. Я убедилась в том, что у нее в рюкзаке лежит зубная щетка, и проводила ее до дверей. Она была твердо уверена в том, что делает. Я послала ей воздушный поцелуй и стала ждать. Некоторое время спустя она вернулась.
Хотя желание убежать из дома в леса и жить самостоятельно в нашей семье передается по наследству, мы не одни такие. Практически каждый, кого я знаю, в определенное время мечтал о том, чтобы убежать далеко в горы или на остров, укрыться в замке или на корабле и жить в красоте и спокойствии. Однако мало кому это удавалось.
Одно дело хотеть убежать, другое — сделать это. Возможно, я могла бы поступить так, как Сэм Грибли: уйти от людей, сделать себе дом, выжить благодаря находчивости и начитанности. Все это у меня было. Мой отец, ученый-естествоиспытатель, рассказывал мне о флоре и фауне восточных лесов и показал, где растут съедобные клубни и фрукты. По выходным на реке Потомак, рядом с Вашингтоном, где я родилась и выросла, мы с ним грели воду в листьях и делали ловушки для кроликов. Мы вместе мастерили столы и стулья из молодых побегов, сплетенных с корой американской липы. Мои братья, одни из первых сокольничих в Соединенных Штатах, помогли мне приручить сокола. Я знала, как выжить в лесу. Тем не менее я вернулась домой.
— Но не Сэм, — сказала я себе, садясь за печатную машинку и начиная эту историю, которую много-много лет создавала, вынашивала у себя в голове.
Писалось легко. К примеру, Сэму нужен был дом. И я вспомнила огромное дерево, в котором жили мои братья на острове на реке Потомак. Оно будет домом Сэма. И я знала, благодаря чему он выживет, когда с едой станет туго.
— Ему поможет сокол, — сказала я себе.
Идей было много. Первый вариант был готов спустя две недели. После пяти редакций книга была готова и отправлена издателю. Мне позвонила Шерон Бэнниган, в то время редактор детской литературы издательства Е. P. Dutton.
— Эллиот Макрей, издатель, — сказала она, — не будет печатать книгу. Он говорит, что родители не должны подталкивать детей к тому, чтобы убежать из дома.
Расстроенная, я положила трубку и вышла на задний двор. Как обычно, в лесу я очень быстро забыла о том, что меня беспокоит. Чуткий ворон охранял свое гнездо, высматривая в небе ястребов. Белка мастерила убежище на зиму из листьев. Паук плел сообщение для своего соратника.
Лучше убегать в лес, чем в город, думала я. Здесь — целый мир.
Зазвонил телефон. Это опять была Шерон Бэнниган. Она прямо-таки пела.
— Эллиот Макрей передумал.
— Но как, — спросила я. — Случилось чудо?
— Я просто сказала ему, что лучше дети будут убегать в лес, чем на улицы города, — ответила она. — Он подумал об этом. Так как у него есть дом в лесах Адирондака, он время от времени сам убегает туда ото всех. Вдруг он понял Вас.
«Моя сторона горы» будет напечатана весной 1959 года.
С тех пор и по сей день я отвечаю на письма детей о Сэме. Большинство спрашивает, реальный ли он мальчик. Некоторые, убежденные в том, что он существует, едут с самого Лонг-Айленда, Нью-Йорк, в Дели, Нью-Йорк, чтобы найти то самое дерево, сокола, ласку и енота. Им и другим интересующимся, я отвечаю: «Реального Сэма не существует. Есть только тот, который живет в моем сердце». Его приключения — это осуществление того дня, когда я сказала маме, что ухожу из дома, добралась до леса и вернулась. Наверняка Сэм исполнит и ваши мечты. Неважно, писатель вы или читатель, убегать из дома лучше в книге.
Я укрываюсь от снежной бури
Я на своей горе, в доме из дерева, мимо которого люди могут пройти, даже не заметив его. Мой дом — это дерево тсуга около метра в диаметре. Оно, должно быть, такое же старое, как и сама гора. Я нашел его прошлым летом, раскопал, и выжег так, что получилась уютная пещера, которую теперь называю домом.
Моя кровать — справа от входа. Она сделана из дощечек ясеня и покрыта оленьими шкурами. Слева — маленький очаг, высотой примерно до колена. Он сделан из глины и камней. Также есть дымоход, который выводит дым через дупло в дереве. Я вырезал еще три дырки в дереве, чтобы проникал свежий воздух. Он довольно холодный.
Снаружи наверняка ниже нуля, но я все еще могу сидеть внутри дерева с голыми руками. К тому же огонь мал, но чтобы обогреть дерево, не нужно много пламени. Думаю, сегодня четвертое декабря. Хотя, может быть, и пятое. Я не уверен, потому что давно не считал зарубки на стволе осины, которая является моим календарем. Я занимался сбором орехов и ягод, копчением оленины, рыбы. Мне было трудно уследить за точной датой.
Лампа, под которой я пишу, — это олений жир, налитый в черепаший панцирь, с полоской моих старых брюк в качестве фитиля.
Вчера и сегодня не переставая сыпал снег. Я не выходил наружу с тех пор, как началась буря. Впервые за восемь месяцев жизни после побега из дома мне скучно.
Я хорошо себя чувствую, не болею. Еда тоже хорошая: иногда я ем черепаший суп, а еще могу приготовить блины из желудей. Я храню свои запасы в стволе дерева в деревянных ящиках, которые вырезал сам.
Каждый раз, когда я смотрю на эти ящики последние два дня и чувствую себя белкой, вспоминаю, что не видел ни единой за день до начала бури. Думаю, они все попрятались и тоже едят свои запасы орехов.
Интересно, затаился ли Барон — дикая ласка, живущая под большим валуном к северу от моего дерева. Что ж, в любом случае думаю, буря утихает, потому что дерево больше не стонет так сильно. При сильном ветре все дерево издает своеобразный звук до самых корней, где я и нахожусь.
Надеюсь, завтра мы с Бароном выберемся наружу. Интересно, придется ли мне раскапываться от снега. Если так, то мне надо будет куда-то его убирать, а единственное место — это моя уютная пещера.
Может, я смогу лепить его по мере того, как рою. Я всегда зарывался в снег, а не раскапывался.
Должно быть, Барон умеет раскапываться. Интересно, куда он складывает снег? Ну, думаю, что узнаю это утром.
Когда я писал это прошлой зимой, то был испуган и думал, что, возможно, никогда не выберусь из своего дерева. Два дня я боялся — тогда в Катскильских горах разразилась первая буря. Когда выбрался наружу (просто нырнул головой в мягкий снег и поднялся на ноги), рассмеялся над своими страхами.
