Так вот, если у Собака есть загон — в принципе дом, пусть без крыши, окон и очага, — то почему бы его не иметь и детям? И если у Собака есть дом и ему в нем хорошо, то зачем вообще нужно снова пускаться в путь и оставлять этот дом пустым? И что делать после этого с Собаком? Строить ему каждый раз новый загон, на каждой новой остановке, каждые три-четыре дня?
Слишком много работы. А без загона Собак наверняка сбежит, и у них больше не будет такого хорошего друга…
Первой слово «друг» произнесла Орла, и все посмотрели на нее с досадой — все же знали это слово и знали, что оно означает, но не вспомнили. А она — вспомнила.
— Если мы построим себе дом здесь, на поляне, то уже никуда больше не пойдем, — сказал Том. — Никуда больше. А мы ищем…
— Да, что мы ищем? — перебил его Дуду. — Сами не знаем. А тут нам хорошо, и рано или поздно кто-нибудь нас найдет, — он умолк, пораженный важностью своих слов, потом огляделся. Все смотрели на него с немым изумлением. — Ну, это… как в сказках.
— Что за глупости, Дуду, — строго, будто возвещая истину, сказала Орла. — В сказках детям всегда приходится выкручиваться самим. Они сами находят дорогу домой и возвращаются туда, откуда пришли. Но мы же не хотим вернуться обратно и не хотим искать туда дорогу. Потому что никакой это нам не дом. Поэтому давайте лучше построим себе дом тут. Мы это место нашли, и нам в нем хорошо.
Это была длинная речь даже для такой болтушки, как Орла, и Том с Ханой обменялись красноречивыми взглядами: молодец Орла, маленькая-маленькая, а умеет подобрать нужные слова. Остальные тоже оценили разумность ее предложения и согласно закивали головами.
Вечером Том с Ханой долго не могли уснуть, говорили.
— Нам нужно идти дальше, Хана, — доказывал Том. — Чем дальше мы уйдем от Базы, тем больше шансов кого-нибудь или что-нибудь найти. Нужно идти дальше.
— Я знаю. Но они же еще маленькие, они не поймут. Они устали. Им труднее, чем нам. А здесь и правда хорошо, мы нигде еще так надолго не останавливались. Все уже привыкли к этой поляне. По-моему, дом — это такое место, где тебе все привычно. Мы знаем, где тут вода, где ягоды…
— Но если мы останемся, то скоро всё съедим.
— Да ладно, в лесу достаточно еды. А закончится — отправимся в другое место. Но только тогда. Ты же заходишь каждый раз дальше в лес, когда охотишься. А в остальном… Вода в ручье хорошая, вокруг много деревьев, есть где полазать, поиграть. Почему бы нам не построить какое-нибудь укрытие для дождливых ночей? Будет здорово.
На лице Ханы уже появилось то мечтательное выражение, против которого, Том это уже понял, любые аргументы бессильны. Такое же, как у Орлы, когда после сказки о трех поросятах она ликующе воскликнула:
— Но мы умнее, мы построим себе не восемь домов, а один, все вместе! Из соломы, дерева и кирпичей, всего сразу, тогда с ним ничего не случится! — и, после недолгой паузы: — А что такое «кирпичи»?
«С другой стороны, — подумал Том, когда Хана уже заснула, — у меня, наверное, тоже было такое же странное сумасшедшее лицо, когда я в первый раз сказал, что нам надо уходить. Но они же послушались, пошли за мной. Один бы я не отважился. Хотел, но не смог. Наша сила в том, что мы вместе. А быть вместе — значит и решать вместе. Не обязательно хотеть всем одного и того же — просто выбирать то, что хочется большинству. И на этот раз послушаться остальных должен я».
Том мысленно перебрал все сказки, пытаясь вспомнить хоть одну, где бы детей кто-нибудь находил. Те сказки, которые уже читал вслух, и еще неизвестные.
Но такой — не было. Ни одной. Ни одной сказки или истории, в которой взрослые сделали бы хоть что-то хорошее для детей. Детям всегда приходилось выкручиваться самим. Им помогала удача, или хитрость, или то и другое вместе. «Никто за нами не придет, — сказал себе Том. — Никто. Нас никто не ищет, и мы тоже не знаем, кого нам искать, — удивительно, но эта мысль не влекла за собой чувства обреченности; наоборот, она даже успокаивала. — Ну что ж, мы можем остаться здесь и построить дом. Кто знает, вдруг это поможет нам стать еще сильнее, еще чему-то научиться.
И когда мы снова двинемся в путь, то уже будем знать, куда идем».
И потом, все еще есть шанс, что Осколки сложатся вместе, примут форму. «Надо, чтобы Осколки приносили не боль, а ясность, — думал Том. — Чтобы они обретали смысл». Он обхватил голову руками и тряхнул ею: вдруг кусочки, выныривавшие по одному из глубин сознания, сложатся наконец во что-то целое? Нет, невозможно. У каждого в голове свой рисунок. Том вдруг вспомнил (еще один Осколок, но совсем простой, от которого не больно) какую-то игру — из тех, что были раньше. Много-много кусочков с неровными краями, и если правильно сложить их вместе, то получается картинка; только нужно внимательно рассматривать голубые и красные кусочки, чтобы понять, как складывать. И голубые просто сводили его с ума, они все были одинаковые, голубые…
Том заснул с мыслями о красном в темную крапинку кусочке, а может, это ему просто приснилось: он держал его в руке и внимательно рассматривал, и сначала это был просто кусочек игры, но постепенно из него вырисовалась какая-то фигура, заполняя Тома; улыбка, обращенная к нему, спокойная и ласковая; потом фигура вдруг начинала приближаться, и вот уже можно различить лицо, и это лицо так нравилось ему, так радовало и было так близко…
Как обычно, образ растаял в то мгновение, когда, казалось, вот-вот станет явью. Том опять тряхнул головой: он все еще сидел перед огнем — не ушел в страну снов, как это называется в сказках. Он прекрасно знал, чье это лицо, чья улыбка. Он знал это так же точно, как и то, что он — одинокий ребенок среди других одиноких детей, что они потерялись в лесу, что их будущее туманно… Да, он знал, он помнил. Но не признавался в этом даже самому себе, опасаясь, что и это его хрупкое знание растает — как случается со всеми вещами, которых очень желаешь.
* * *
— Они понятия не имеют… — сказал Рубен. — У них ничего не получится, разве что кособокая хижина. И первая же гроза снесет ее, как соломину!
— Так-так, неужели? Значит, ты тоже играл в трех поросят. Тоже был ребенком, — рассмеялся Джонас.
Он был в отличном настроении: пока дети что-то выдумывают, пусть нелепое и неосуществимое, у них все хорошо: они не просто ждут, когда закончится день и наступит ночь, а чем-то заняты. Они строят. И даже если их кособокая хижина будет в десять раз ненадежней домика самого глупого из поросят, какая разница! А вообще-то эта сказка никогда ему особенно не нравилась. Машинально Джонас стал насвистывать мотив, которого давным-давно уже не помнил, и, осознав это, умолк. Да, от Осколков больно. Всем. Взрослым — точно так же, как детям. Если не больнее. Потому что все, что с ними связано, теперь в прошлом, и ты знаешь, что этого никогда уже не будет.
* * *
Этот день остался в памяти детей как День дома. Строительство началось с некоторой неуверенностью в отношении проекта. За неимением кирпичей — после того как Том несколько раз повторил всем, что это такое и почему им придется обойтись без них, — дети отправились на поиски камней и выложили из них большой прямоугольник по линиям, которые палкой на земле начертил Глор. Линии не соединялись, между ними оставалось свободное место — дверь. Три ряда больших камней были скреплены между собой месивом из грязи и сухой травы. «Иначе камни не будут держаться», — объяснил Том и показал девочкам, как готовить смесь. Девочки тут же взялись за дело и месили с отвращением и одновременно с удовольствием. Самая ответственная работа досталась Тому: когда смесь начала схватываться, он быстро заделал оставшиеся дыры камнями поменьше и заткнул щели мхом.
