Вечером следующего дня Майкл пошел на Первую улицу один.Роуан вместе с Сесилией и Клэнси Мэйфейрами отправилась на прогулку – онисобирались поиграть в шары.
В пустом особняке царила тишина. Не было даже Эухении,которая в тот вечер решила навестить своих мальчиков. Так что дом оказался вполном распоряжении Майкла.
Несмотря на то что работы продвигались быстрыми темпами,повсюду еще стояли стремянки. Мыть окна и развешивать шторы тоже было рано.Снятые для чистки и окраски ставни ровными рядами лежали на траве.
Майкл прошел в зал, остановился перед зеркалом, висевшим надближайшим от входа камином, и долго всматривался в собственное неясноеотражение. Крохотный огонек его сигареты время от времени вспыхивал краснойточкой, словно светлячок в ночи.
В таком огромном особняке тишина никогда не бывает полной.Даже сейчас до него то и дело доносились тихие звуки: скрип и пощелкивание досоки балок перекрытий, какие-то шорохи, вздохи… Человек непосвященный непременнорешил бы, что в доме кто-то есть, что кто-то крадется во тьме или тихо бродитпо верхнему этажу. Вот и сейчас послышался стук, как будто в дальнем концедома, в кухне, хлопнула дверь. А следом раздался всхлип – словно заплакалребенок…
На самом деле в доме действительно не было ни души. Майклуже не впервые ускользал от Роуан и приходил сюда, чтобы обследовать дом иустроить своего рода экзамен самому себе. И знал, что и этот визит непоследний.
Он неторопливо направился в дальний конец особняка, пересекпогруженную во мрак гостиную, кухню и, открыв одно из французских окон, вышелна лужайку. Окружившую его темноту нарушало лишь неяркое сияние светильников,установленных на отреставрированном павильоне с раздевалками и внутрипрямоугольной чаши бассейна, под водой. Блики света играли в купах аккуратноподстриженных деревьев и кустов, отражались от сверкающей свежей краскойчугунной мебели, со вкусом расставленной на чистых каменных плитах.
Полностью отремонтированный и до краев наполненный свежейводой бассейн выглядел великолепно; по его голубоватой поверхности то и делопробегала легкая рябь.
Майкл встал на колени и опустил в воду ладонь. Уже сентябрь,а погода стоит по-августовски жаркая. Самое время вволю поплавать.
А почему бы, собственно, и нет? Плохо, конечно, что рядомнет Роуан – первое купание здесь им следовало бы совершить вместе. А впрочем,какого черта он переживает? Роуан сейчас вовсю развлекается с Сесилией иКлэнси. А вода выглядит такой пленительной, такой манящей… Он уже невестьсколько лет не плавал в бассейне.
Он оглянулся на темно-фиолетовую стену дома. Освещены лишьнесколько окон. Особняк пуст, и его никто не увидит. Майкл быстро разделсядогола, перебежал на глубокую сторону бассейна и без дальнейших раздумийнырнул.
Господи, как чудесно! Он опустился до самого дна, коснулсярукой голубого кафеля, потом перевернулся и увидел над собой прозрачную толщуводы и отблески света на ее поверхности.
Отдавшись во власть естественной подъемной силы собственноготела, он мгновенно всплыл, глотнул побольше воздуха и, запрокинув голову,устремил взгляд к густо усеявшим все небо звездам… И вдруг… Вдруг до негодошло, что вокруг очень шумно. Он услышал смех, возбужденные голоса, обрывкиразговоров… Издалека доносилась музыка – где-то играл диксиленд.
Майкл в недоумении озирался по сторонам. Вся лужайка былаярко освещена и заполнена людьми; молодые пары танцевали на каменных плитах ипрямо на траве. Особняк сиял всеми окнами. Какой-то молодой человек в черномсмокинге с разбегу прыгнул в бассейн прямо перед Майклом, буквально ослепив егокаскадом брызг.
Майкл открыл было рот и едва не захлебнулся. Шум становилсявсе громче и теперь казался просто оглушительным. У противоположного краябассейна появился незнакомый пожилой человек во фраке и белом галстуке.
– Выбирайтесь оттуда! – кричал он, маня Майкла ксебе. – И бегите, бегите немедленно, пока еще не слишком поздно!
Мужчина говорил с британским акцентом. Да это же АртурЛангтри!
Майкл устремился в ту сторону. Но не успел он сделать инескольких взмахов руками, как начал задыхаться, потом почувствовал сильнуюболь в подреберье и резко свернул к боковой стенке бассейна.
Когда ему удалось наконец ухватиться за бортик и чутьподтянуться, вокруг было тихо, темно и безлюдно…
Какое-то время он оставался в таком положении, пытаясьвосстановить дыхание, усмирить неистовое биение сердца и надеясь, что боль,разрывающая легкие, вот-вот прекратится. Взгляд его бесцельно блуждал по пустойлужайке и по саду, перебегал с одного неосвещенного, ничем не закрытого окна надругое…
Он с трудом – ибо собственное тело показалось отчего-тонепомерно тяжелым – выбрался из бассейна на каменные плиты. Несмотря на духоту,его буквально трясло от холода. Постояв еще несколько минут, Майкл быстропрошел в раздевалки и насухо вытерся не первой свежести полотенцем, которымобычно пользовался днем, когда забегал туда, чтобы вымыть руки. Выйдя изпавильона, он вновь обвел взглядом безлюдный сад и темную, почти сливающуюся свечерним небом стену особняка.
Единственным звуком, нарушавшим тишину, было его собственноетяжелое дыхание. Но боль в груди, к счастью, утихла, и вскоре ему удалосьсделать несколько глубоких вдохов.
Майкл не мог точно определить, какое чувство – страх илизлость – владело им в те мгновения. Вероятнее всего – шок. Хотя и в этом полнойуверенности у него не было. Те ощущения, которые он испытывал, больше походилина ощущения человека, пробежавшего милю за четыре минуты. Ко всему прочему, унего разболелась голова. Сдерживая себя изо всех сил, он неторопливо прошел ктому месту, где оставил вещи, и нарочито медленно оделся.
После он долго сидел на чугунной скамье, курил и размышлял отом, что увидел: о последней вечеринке Стеллы, об Артуре Лангтри…
Итак, Лэшер сыграл с ним еще одну из своих шуточек…
Вдалеке, возле ворот, Майклу вдруг почудилось какое-тодвижение. И даже послышалось эхо шагов. Но камелии росли там довольно-такигусто, так что, возможно, ему это только показалось. А быть может, какой-топрипозднившийся гуляка просто заглядывал в сад.
Он напряг слух, однако шаги стихли, а вместо них до негоявственно донесся перестук колес поезда, двигавшегося по прибрежнойветке, – совсем как когда-то в детстве, на Эннансиэйшн-стрит. А потом онвновь различил уже знакомый звук – плач ребенка – и догадался, что на самомделе это был сигнальный гудок поезда.
Майкл наконец встал, затоптал ногой окурок и вернулся в дом.
– Тебе не удастся меня запугать, – презрительнобросил он на ходу. – И я не верю, что это действительно был Артур Лангтри.
