Глава 1
Вспышки фотокамер на мгновение ослепили его.Как жаль, что он не может прогнать репортеров.
Они толкутся возле него месяцами – с тех самыхпор, когда среди этих унылых холмов к югу от Каира были обнаружены первыеархеологические находки. Как: будто они понимали, что происходит. Как будто имбыло ведомо, что после долгих лет работы Лоуренс Стратфорд наконец-топриблизился к главному открытию своей жизни.
И вот они здесь – со своими аппаратами снадоедливыми вспышками. Они чуть не сбили его с ног, когда он пробирался погрубо высеченной в горе тропинке к письменам, видневшимся на полураскопанноймраморной двери.
Ему показалось, что сумерки слишком ужвнезапно сгустились. Он видел буквы, но не мог их различить.
– Самир! – крикнул он. –Посвети!
– Хорошо, Лоуренс.
Сразу же за его спиной зажегся фонарь, ижелтый луч высветил каменную плиту. Так и есть, иероглифы – глубоко врезанные витальянский мрамор, залитые изумительной позолотой. Такой красоты он никогдараньше не видел.
Он почувствовал осторожное прикосновение рукиСамира и начал читать вслух:
– «Расхитители могил, убирайтесь прочь отэтой гробницы, иначе вы разбудите ее обитателя и гнев его выйдет наружу. РамзесПроклятый мое имя…»
Он бросил взгляд на Самира. Что бы это моглозначить?
– Продолжай, Лоуренс, ты переводишьгораздо быстрее меня, – сказал Самир.
– «…Рамзес Проклятый мое имя. Некогдаповелитель Верхнего и Нижнего Египта, покоритель хеттов, строитель храмов,любимец народа, бессмертный страж египетских царей и цариц. В год смертивеликой царицы Клеопатры, когда Египет превратился в римскую провинцию, яприговорил себя к вечной тьме. Трепещите, вы, кто позволит лучам солнцапроникнуть в эту дверь…»
– Чушь какая-то, – прошепталСамир. – Рамзес Великий правил за тысячу лет до Клеопатры.
– Но эти иероглифы, без сомнения,относятся к эпохе девятнадцатой династии, – возразил Лоуренс. Нетерпеливымдвижением он отбросил в сторону заслонявший письмена камень. – Взгляни,надпись повторяется – на латыни и на греческом. – Он помолчал, потом быстропрочитал последние три строчки на латыни: – «Предупреждаю: я сплю – так же какспит земля под ночным небом или под снежным покровом. И если меня однаждыразбудить, со мной не справиться никому».
Лоуренс молча вглядывался в надписи, снова иснова перечитывая их. Он еле расслышал Самира:
– Не нравится мне это. Как ни крути,похоже на проклятие.
Лоуренс неохотно обернулся и заметил, чтоподозрительность на лице Самира сменилась страхом.
– Тело Рамзеса Великого покоится вЕгипетском музее в Каире, – произнес тот.
– Нет, – возразил Лоуренс. Легкаядрожь пробежала по его спине. – В Египетском музее покоится тело, но неРамзеса! Взгляни на орнамент, на печать! Во времена Клеопатры никто не умелписать древние иероглифы. А эти письмена превосходны и сделаны рукой мастера – игреческие, и латинские.
«Жаль, что здесь нет Джулии», – с грустьюподумал Лоуренс. Его дочь Джулия ничегошеньки не боялась. Эту минуту онаоценила бы, как никто другой.
Пробираясь по тропинке обратно, расталкиваяназойливых репортеров, он чуть не упал. И снова вокруг него замерцали вспышки.Фотографы ринулись к мраморной двери.
– Пусть рабочие продолжают копать! –крикнул Лоуренс. – Я хочу, чтобы они добрались до порога. Сегодня вечеромя собираюсь войти в гробницу.
– Лоуренс, не стоит торопиться, –предостерег Самир. – Может, там внутри что-нибудь такое, что лучше невыпускать наружу.
– Ты меня поражаешь, Самир! –Лоуренс не скрывал раздражения. – Десять лет мы рыскали среди этих холмов,надеясь, что нам наконец повезет. Эта дверь была замурована две тысячи лет назад,и с тех пор ни один живой человек не притрагивался к ней.
Разозленный, он прорвался сквозь толпуокруживших его репортеров. Пока эту дверь не откопали, ему необходимо былоуединиться в тиши своей палатки. В том возбужденном состоянии, в котором он пребывал,Лоуренс нуждался в своем дневнике, единственном добром советчике. К тому жесейчас он почувствовал, как измучила его дневная жара.
– Леди и джентльмены, пока никакихвопросов, – вежливо сказал Самир. Верный друг, как всегда, защищал Лоуренсаот реального мира.
Стратфорд поспешно спускался по неровнойтропинке, то и дело подворачивая ногу, морщась от боли и с прищуром поглядываявниз, поверх мерцающих фонарей, на мрачную красоту освещенных палаток подфиолетовым вечерним небом.
Скоро он добрался до спасительной зоны своегопоходного стола и стула. Только одно расстроило его – взгляд стоявшего поодальи наблюдавшего за ним племянника Генри. Генри – такого неуместного и нелепогоздесь, в Египте, такого жалкого в своем вычурном белом полотняном костюме.Генри – с неизменным стаканом шотландского виски в руке, с прилипшей к губенеизменной сигарой.
Несомненно, Маленка была с ним, эта женщина изКаира, исполнительница танца живота, которая отдавала британскому джентльменувсе заработанные деньги.
Лоуренс и так никогда не забывал о Генри, ното, что сейчас племянник путался под ногами, просто выводило его из себя.
В благополучной жизни Лоуренса Генри оказалсяединственным настоящим разочарованием – человек, не интересующийся никем иничем, кроме игорного стола и бутылки. Полноправный наследник стратфордскихмиллионов, которому нельзя было доверить даже банкноту в один фунт.
