На столике лежал цветок – белый, необыкновенно красивый,очень похожий на лилию, но все-таки неуловимо отличавшийся от нее. Майкл взялцветок в руки и принялся внимательно его рассматривать, пытаясь понять, в чемименно состоит это отличие, почему лилия производит столь странное впечатление.Наконец до него дошло: соцветие было очень длинным, намного длиннее, чем улюбых лилий, а лепестки выглядели слишком уж хрупкими.
И все же цветок казался прелестным. Наверное, Роуан сорвалаего на обратном пути из особняка. Майкл прошел в ванную, наполнил водойвазочку, опустил в нее цветок и поставил вазочку на столик.
О своем намерении коснуться руки Пирса Майкл вспомнил, лишькогда вернулся в номер и остался наедине со своими книгами. Ужин давнозакончился. Впрочем, Майкл не переживал, а скорее радовался тому, что так и неисполнил задуманного. За столом царило веселье, они много смеялись, потому чтомолодой Пирс без конца развлекал их, пересказывая старинные легенды НовогоОрлеана – он знал множество преданий, которых Роуан, естественно, никогда неслышала, – и забавные, почти анекдотические случаи из жизни многочисленныхродственников. Причем все эти истории оказывались неким естественным образомсвязаны между собой, пусть иногда весьма отдаленно. И только мать молодогоПирса, Гиффорд, тоже урожденная Мэйфейр, за все время ужина едва ли пророниланесколько слов, а во взгляде ее, обращенном на Майкла и Роуан, застыл страх.
Этот ужин, конечно, имел для Майкла особое, почтисимволическое значение: он напоминал ему о далеких временах детства, о приездеиз Сан-Франциско тети Вив и о первом в его жизни посещении настоящего ресторана– именно этого, «Карибского зала».
Надо же! И вот теперь тетя Вив на следующей неделе опять будетздесь, в Новом Орлеане. Новость, которую сообщил Майкл, привела ее в полноесмятение, но она обещала непременно приехать. У Майкла после разговора с нейсловно гора с плеч свалилась.
Он подыщет ей подходящее жилье в одном из кондоминиумов наСент-Чарльз-авеню – в каком-нибудь миленьком, симпатичном доме с мансардами ифранцузскими окнами. И непременно на пути, по которому идет парад во времяпразднования Марди-Гра, чтобы тетушка могла полюбоваться зрелищем прямо сбалкона. Кстати, надо непременно этим заняться и срочно просмотреть колонкичастных объявлений. Если тете Вив потребуется куда-либо поехать, она всегдасможет взять такси. А потом Майклу предстоит выполнить весьма деликатную инепростую задачу: очень мягко, осторожно объяснить тетушке, что он не хочет,чтобы она возвращалась обратно в Калифорнию, что его давно уже не тянет в домна Либерти-стрит и будет лучше, если тетя Вив останется здесь, рядом с любимымплемянником.
Около полуночи Майкл отложил в сторону книги по архитектуреи направился в спальню. Роуан как раз собиралась выключить свет.
– Скажи, солнышко, – спросил Майкл, – если быты встретилась вдруг с этим существом, то сообщила бы мне об этом?
– О чем ты? Я не понимаю.
– Если бы ты увидела Лэшера, то не стала бы этоскрывать? Ведь правда? Сразу бы сказала?
– Ну конечно. Откуда вообще у тебя такие мысли? Не порали, кстати, тебе оторваться наконец от своих книжек с картинками и отправитьсяспать?
Майкл обратил внимание, что фотография Деборы аккуратнопоставлена позади лампы, а перед портретом стоит вазочка с лилией.
– Очаровательное лицо, правда? – Роуан указала нафото. – Думаю, Таламаска ни за что на свете не согласится расстаться соригиналом.
– Не знаю, – пожал плечами Майкл. – Похоже,ты права. Вряд ли это возможно. А как тебе лилия? Она удивительная, совершеннонеобыкновенная. Но… Когда я ставил ее сегодня в воду, на стебле был только одинцветок, а сейчас, взгляни, их уже три, и все очень крупные. Неужели я незаметил бутоны?
Роуан выглядела озадаченной. Она осторожно вытащила стебельиз воды и принялась внимательно изучать цветок.
– Ты знаешь, как называется эта лилия? – спросилаона.
– Даже не знаю, что и сказать, – неувереннозаговорил Майкл. – Она похожа на так называемые длинноцветковые белыелилии. Однако в это время года этот вид лилий не цветет. Где ты ее нашла?
– Я?! Я впервые увидела ее здесь, на столике.
– Неужели? А я думал, это ты сорвала ее где-то ипринесла.
– Ничего подобного.
Взгляды их встретились, и Роуан первая, чуть приподнявброви, отвела глаза в сторону. Задумчиво склонив голову набок, она медленнымдвижением поставила лилию обратно в воду.
– Наверное, кое-кто оставил нам маленькийсувенир, – тихо сказала она.
– И почему я не догадался выбросить его сразу? –откликнулся Майкл.
– Не переживай, милый. Подумаешь, ведь это всего лишьцветок. Разве ты забыл, что у него в запасе полно мелких фокусов?
– Да я, собственно, и не переживаю. Просто он все равноуже вянет. Смотри, лепестки становятся коричневыми. И весь он какой-тонеестественный, странный. Не знаю почему, но мне он очень не нравится.
– Ну так возьми и выброси его, – спокойнопредложила Роуан и улыбнулась. – Главное, чтобы ты не волновался и ни очем не беспокоился.
– Конечно. Да и с какой стати мне беспокоиться?Подумаешь! Какой-то себе на уме трехсотлетний дьявол заставляет цветы летать повоздуху. И разве это не весело – прийти и обнаружить в собственном номереневесть откуда взявшуюся странную лилию? Черт подери, может, он преподнес ееДеборе? Как мило с его стороны!..
Майкл повернулся и еще раз посмотрел на фотографию. Емувдруг показалось, что взгляд Деборы устремлен прямо на него. Впрочем, такаяособенность была свойственна практически всем портретам, написанным великимРембрандтом.
Тихий смешок Роуан заставил Майкла вздрогнуть.
– Знаешь, ты просто неотразим, когда злишься, –сказала она. – Но, вполне возможно, существует какое-то совершенноестественное объяснение появления здесь этого цветка.
– Ага, так всегда говорят в фильмах. И зрители знают,что герои просто-напросто свихнулись.
Он отнес лилию в ванную и бросил в мусорное ведро. Цветокдействительно быстро увядал. «Невелика потеря, – подумал Майкл, –какой бы дьявол его ни принес».
Роуан встретила его в кровати с распростертыми объятиями ивыглядела такой чистой, невинной и одновременно соблазнительной, что Майклмгновенно забыл и о своих книгах, и о всех неприятностях…
