ныне хочу прервать, дабы поведать о некоем любопытном случае, ибо по прошлым нашим беседам припоминаю твой интерес к подобным вещам…»
VII. Канаба
Дардиолай избавлялся от бороды впервые в жизни. Даки не брились. Многие не подстригали бороды, отпускали на грудь. Некоторые заплетали в косички. Дардиолай носил бороду на эллинский манер — недлинную, аккуратную. Бриться он не умел. Знал только, что нож должен быть очень острым.
Правил он его долго, сначала оселком, потом о ремень, придирчиво пробуя лезвие пальцем. Наконец, удовлетворившись, проверил воду в стоящем на печи горшке, осторожно плеснул на ладонь и, смочив бороду, начал её скрести.
Занятие сие оказалось куда более непростым, чем он себе представлял. Плюясь и бранясь, изрезав щеки и подбородок, он провозился больше часа. Зеркала, чтобы оценить результат мучений у него не было, и он ощупывал лицо, определяя, где ещё надо поскоблить. По окончании процедуры оно пылало так, будто он растёр его обжигающе-холодной снежной крупой, состоящей из мириада крупных острогранных льдинок.
— Ну как?
Слова эти адресовались человеку, согнувшемуся в три погибели, у ног восседавшего на табурете Дардиолая. Руки человека были связаны за спиной. На вопрос он не ответил.
Дардиолай бесцеремонно цапнул пленника за волосы и повернул его лицо к себе.
— Чего молчишь?
Пленник был бледен, его губы, тонкие и совсем синие, еле заметно вздрагивали. Явно не от холода — хижина, в которой они сидели, была неплохо протоплена. В печи весело потрескивали дрова. Сизый дым, утекая под высокую крытую соломой крышу, немного ел глаза. Вода в горшке готовилась закипеть.
Пленник испуганно уставился на нож в руке Дардиолая и невнятно пробормотал:
— Ты уб… убьёшь меня?
— Да не, — осклабился Дардиолай, — зачем мне твоя жизнь? Посидишь тут, пока свои дела не закончу, а потом я тебя даже самолично выведу на дорогу и отпущу на все четыре стороны. Что я, зверь, что ли? Вот если бы ты был из «красношеих», я бы тебя с удовольствием прирезал.
— Моих товарищей ты не пожалел. Они не были римлянами.
— Так получилось, — вздохнул Дардиолай.
— Бросишь меня здесь, тебя убьют, — всхлипнул пленник, — а я тут один сдохну… От холода или от голода.
— Не боись, не убьют. Руки коротки. Мне ещё рановато к Залмоксису. А если он иначе думает, то кое-кто из других богов заступится. Есть у нас один такой, мне особо благоволит. А ты не замёрзнешь. Слышишь, капает? Оттепель.
Дардиолай убрал нож в ножны и пристроил за голенищем сапога.
— Ты всё равно не похож на римлянина, — чуть успокоившись, осмелился заметить пленник.
— А я к тому и не стремился, — добродушно ответил Дардиолай, — мне главное на тебя походить. Сойду я за торговца Требония Руфа, вольноотпущенника из Нижней Мёзии?
Пленник промолчал.
— А я думаю, что сойду, — сказал Дардиолай на латыни.
Расставшись с Бергеем, он довольно быстро добрался до римского лагеря возле Апула, но приближаться, разумеется, не стал. Свернул с большака на тропу, мало кому из римлян известную. Разве что эксплораторам, давно и надёжно обшарившим окрестности.
Тропа заставила его переправиться через замёрзший Марис и вывела к селению в три десятка дворов. Когда-то оно считалось весьма зажиточным. Теперь стояло заброшенным. Жители оставили свои дома при приближении римлян. Те выгребли все ценное, что хозяева, уходя на север, не смогли забрать с собой. Мазанки жечь не стали. Какое-то время здесь держали постоянный дозор, но потом кто-то из начальства распорядился его снять. На западном берегу Мариса царило безлюдье и запустение, опасностей римляне ждали с востока, куда бежал Децебал.
Дардиолай решил устроить себе здесь временную берлогу. Отоспался после долгой дороги, а на утро снова двинул к Апулу. Весь день он кружил вокруг крепости. Присматривался. Так же поступил и на второй день. И на третий. Припасы подходили к концу, пора было заканчивать посиделки по кустам и начинать действовать.
Дардиолай вышел на промысел и сразу же порадовался своей удаче. По дороге в сторону Апула пара видавших лучшие деньки волов тащила телегу, гружёную корзинами и коробами из бересты. Помимо коробов на телеге ехали трое мужчин, по виду обычные торговцы, не воины. Никакой охраны с ними не наблюдалось.
Збел шагнул из-за деревьев на большак, взгромоздив на плечо фалькс, загодя извлечённый из ножен. Торговцы всполошились, схватились за топоры. Дардиолай только усмехнулся.
Чуть позже, вытерев окровавленный клинок о полу шерстяной туники одного из покойников, он заглянул в короба. Они оказались набиты проволокой. Железной и медной, в отрезках с локоть длиной, достаточно тонкой. Так же имелись толстые прутки орихалка. Проволока, судя по всему, предназначалась для легионных мастерских. На изготовление и починку кольчуг, а также всякие строительные надобности.
Aurichalcum — «златомедь». Латунь.
Ввязываясь в драку, Дардиолай без особого труда опытным взглядом распознал главного среди торговцев и оставил его в живых, приложив рукоятью фалькса по башке. Расправившись с его товарищами, он связал бесчувственного пленника и обшарил мешки. В одном из них нашёл кожаную трубку. Внутри папирус — подорожная грамота, запечатанная перстнем Децима Скавриана, наместника Дакии.
Грамота дозволяла Требонию Руфу заниматься снабжением легионных мастерских к северу от Данубия.
Дардиолай отогнал трофеи в своё логово. Покойников тоже с дороги увёз, и вообще озаботился сокрытием следов своего нападения. В логове он, не применяя силы, одними речами до смерти запугал пленного и узнал от него немало интересного о событиях, происходивших на юге и западе Дакии за последние четыре месяца. Ограбленный обоз снабдил новоиспечённого разбойника хлебом насущным и обеспечил возможность наведаться в легионную канабу.
Обещая Требонию оставить его в живых, Збел не лгал. Он действительно не собирался убивать торговца. При этом он отдавал себе отчёт в том, что стоит тому добраться до лагеря, как «красношеие» немедленно начнут прочёсывать округу в поисках разбойника. Он как раз на это и рассчитывал. Впрочем, подорожная открывала и другие возможности, которыми следовало воспользоваться.
Дардиолай встал, проверил путы пленника, усадил его возле печи, приняв меры, чтобы тот не мог освободиться. Направился к выходу.
— А вы обнаглели, — сказал он, задержавшись на пороге, — уже безо всякой охраны ездите. Как у себя дома. Но это вы поспешили. Придётся начать наказывать.
Угроза прозвучала с оттенком горечи. Когда в начале лета Дардиолай отбывал по царёву делу на восток, всем в окружении Децебала казалось, что дакам достанет сил заставить «красношеих» оправдать своё прозвище не только благодаря шарфам.
«Зубами глотки будем
