Таков порядок для бойцов: православный отряд. Посудомойки, уборщицы, медсёстры — другое дело.
Но Сэнгюм сам захотел православным стать.
Спрашивает инвалида:
— Назвался доктором?
— Был.
Глянул на опухоль багровую в пол-лица:
— Тебе самому доктора надо.
— Уже не надо.
— Раны умеешь врачевать?
— Умею. И не только раны.
Зовёт Сэнгюм бойца Авдеенко, на казахской мине подорвавшегося.
— Сделай перевязку.
— Мытьё рук.
Обеспечили. Долго мыл с мылом инвалид свои руки большие. Затем занялся сложной раной бойца. Да так всё классно сделал, что Сэнгюм родной язык вспомнил:
— Сайн Хийлээ![17]
Зачислили инвалида в медчасть.
Комотр Налимов Геру допрашивал: кто, откуда, звание, биос, бои. Чётко отвечал Гера.
Последний вопрос:
— Как к Иссык-Кульскому мирному договору относишься?
— Считаю изменой и предательством.
— А к газу?
— Наркотических веществ не употребляю.
— Православный?
— Так точно.
— Готов служить в УЁ?
— Выбора нет.
— Будешь помогать нашему каптенармусу Морозевичу. Изменишь — пуля в затылок.
— Измена — не моё ремесло.
— Вот и хорошо.
Жеку хитрожопого Налимов допросил, тот ему всю свою цветистую биографию поведал.
— Истопником!
— Слушаюсь, начальник!
После трапезы бойцы спать завалились. Налимов, дозоры выставив, тоже прилёг. Толстяк Оглоблин давно уж храпел.
Аля на кухне работала: мыла с другими женщинами посуду, потом котлы, потом пол в трапезной. Проходя мимо двух печей, куда Жека с другим истопником дрова швыряли, заметила кучу хлама с поезда на растопку: картонки, обёртки, сумки пустые и… книжку. Ту самую — «Белые близнецы».
Остановилась.
— Тебе чего? — Жека рот свой полуоткрытый на Алю наставил.
— Дядя, почитай мне кынижка, пжлст.
— Чего?
— Кынижка вот ета почитай.
Жека с истопником переглянулся. Рассмеялись.
— А мне что за это?
Аля вынула из кармана халата десять юаней, протянула.
Жека хмыкнул:
— Деловая, бля.
И к напарнику:
— Семёныч, побросай пока, трёха с меня.
Тот кивнул.
Жека книжку взял, к печи тёплой присел. Аля место в книжке показала.
Жека читать стал. Быстро и правильно. На зонах он книжки почитывал. Голос его, хрипловатый, жёсткий, Але понравился:
Ярмарочный народ посмеивался над частушками, но не мог глаз оторвать от рук детей. А те действительно творили чудеса с умным молоком: один ву сменял другой, и разнообразию форм их не было конца.
Дома Лена хохотала от счастья, подбрасывая в шапке мужа полученные деньги:
— Бизнес пошёл!
Вернувшись в дом, близнецы снова засели за умное молоком.
— Кушать, кушать! — захлопала в ладоши Лена.
— Не мешай им, они делом заняты, — мудро изрёк Ксиобо.
Кухарка поставила возле близнецов тарелки с едой. Те не обратили на еду внимания.
Зато опекуны устроили куанхуан по случаю первого и удачного выхода на ярмарку. За громадным грубым столом, уставленным деревянными бадьями с простой пищей Ксиобо и тарелками с затейливой едой Лены, супруги, как всегда, сидели рядом, жена — на своём высоком стульчике, муж — на огромной табуретке.
Лена подняла стаканчик с китайской водкой:
— Мой план невъебенный, потому что охуенный, что задумала — сбылось, обломашки не стряслось, потечёт рекой бабло, только открывай ебло!
Ксиобо поднял свой ведёрный стакан, подумал и произнёс с улыбкой:
— Мудрая ты.
— Родили глупой, а стала такой!
Они чокнулись и осушили свои стаканы. После третьего фантазия Лены разыгралась:
— Можем на ярмарке свой балаган построить. Твои братья придут, вы это всё за день захуячите. В балагане на входе посадим Сяолуна, он парень честный, будет билеты продавать, внутри красоту наведём, детей приоденем, блюдо им большое закажем, а может, три блюда сразу, они в них сразу три ву запиздячат, понял? Или даже — четыре, а? И начнётся у нас с тобой не жизнь, а вечный дзяци!
— Пушку купим. — Ксиобо неторопливо и мощно пережёвывал свинину с тушёными овощами.
— Да мы десять пушек купим, ебать мой пупок! — захохотала опьяневшая Лена. — Новый свинарник отгрохаем, солнечную теплицу, возьмём дальнее поле, распашем к ебеням, засеем гаоляном, будем свою водку гнать, на рынке продавать, а на этикетке буду я… вот так стоять!
Лена вскочила на стол, подняла юбку и показала Ксиобо свои маленькие упругие ягодицы с иероглифами «желание» и «покорность».
Ксиобо громоподобно захохотал, брызгая едой, и одобрительно закивал громадной головищей.
Под утро, построив самый сложный ву, близнецы вынули руки свои из умного молока. Ву им так понравился, что они долго сидели, рассматривая его.
— Так это, — пробормотал Хррато.
— Большое. — Плабюх приблизила своё лицо к ву и вдруг рассмеялась.
— Ты сама там, как это… так?
— Я так!
Плабюх радостно смеялась, шевеля пальцами над изгибами ву.
— Так вот, — кивнул, соглашаясь, Хррато и заметил еду. — Это?
— Ага.
Он взял тарелку и стал жадно есть, загребая с неё еду рукой. Плабюх взяла свою тарелку и тоже стала есть. Опекуны приучали детей есть палочками, но сейчас те забыли про них.
Они съели всю еду.
— Охота, — произнёс Хррато.
— Охота, — повторила Плабюх и радостно засмеялась.
Хррато встал, снял с гвоздя свой колчан с луком и стрелами:
— Охота!
— Охота! — встала Плабюх.
Сестра понимала его и без слов. Она так соскучилась по охоте! Сбросив с себя одежду, они вышли из дома. В своём лесу, когда всё было зелёным, они любили охотиться голыми. Брезжил рассвет, горели редкие звёзды и висела бледная луна над полем озими. Близнецы пошли к лесу на голоса проснувшихся птиц.
И началась охота. Хррато крадучись двигался, с луком наготове. Плабюх длинными и мягкими прыжками забегала вперёд, подкрадывалась и пугала птиц криком. Они летели в сторону Хррато. А его лук не знал промаха.
Они вернулись домой, когда солнце взошло и хозяева встали и хватились детей. Найдя одежду, они подумали, что дети сбежали.
— Ну вот и пиздец нашему бизу! — верещала Лена, хлопая себя по бёдрам. — Дали тягу приблуды!
Ксиобо угрюмо обшаривал дом. Скотник Андрей был послан на поиски. Но едва он подошёл к лесу, как голые близнецы вышли ему навстречу. В руках они несли добычу — тетёрку, двух соек и белку. За спиной у Хррато висел его лук. Завидя детей, Лена хотела было разразиться бранной матерной тирадой, но вид этих необычных приблуд остановил её. Освещённые солнечными лучами, они шли к дому. Их стройные фигуры из-за белой шерсти были словно облиты — золотом.
— Что ж это вы… — начала Лена, но затрясла головой от злобного восхищения, — за… за переуебаны такие?! Золотые? Шерстяные? Невъебенные?!
Близнецы подошли к ней со своей добычей. И молча встали, вперившись в Лену своими сапфировыми глазами. Она тоже уставилась на них, словно увидела впервые. Сзади к ней подошёл Ксиобо.
Дети бросили добычу на землю. И вдруг начали танцевать вокруг убитых ими
