пусть сидит дома!
Ао положил бересту к ногам Матери-матерей. Ведь это она должна была своим могуществом придать силу магическим рисункам.
Все семеро окружили фигурку Матери-матерей танцующим хороводом. Ао рассказал покровительнице своего рода все обстоятельства дела. Он изложил ей просьбу ее родичей о помощи. После этого танцующие еще раз повторили нараспев все сказанное художником. Трижды обошли они вокруг Матери-матерей. Заклинание кончилось. Теперь можно было итти дальше.
Тундра и криволесье
Сколько суток прошло после заклинанья? Беглецы не считали. Но никогда бы они не зашли так далеко, если бы не эта встреча со страшным зверем. Страх уменьшился, но не прошел. Особенную власть имел он над сердцем Уллы. Всякий след тяжелой ступни, медведь, замеченный издали, неясные голоса ночи заставляли его вздрагивать. Напуганное воображение рисовало ему страшные картины… Широко раскрытыми глазами старался он пронзить темноту. Каждую минуту ждал: не высунется ли из леса голова оборотня.
По мере того, как путешественники двигались к северу, природа постепенно менялась. Становилось все холоднее. Лесные деревья делались ниже и корявее. Сучья их были густо обвешаны темными лишайниками и росли только с южной стороны. Казалось, они прячутся за толщу ствола от резкого северного ветра. Все чаще и чаще попадались торфяные болота. Болота были или вовсе безлесны или с такими редкими и чахлыми деревцами, каких охотники наши не видали на родине.
Наконец, деревья стали попадаться только по берегам рек. Часто встречались то осоковые болота, то моховики. На кочках росли кустики морошки. На одном и том же кусте можно было видеть и белые цветы, похожие на малину, и красные незрелые ягоды, и нежные спелые плоды желтого цвета, питательные и приятные на вкус. Беглецы наедались ими доотвала, даже маленький Курру явно начинал выказывать предпочтение ягодам и все реже и реже требовал материнскую грудь.
Сама река сделалась у́же. Берега понизились. В оврагах лежали скопившиеся на дне сугробы. Люди с удивлением смотрели на эту безлесную равнину. По тундре бродили стайки оленей.
Олени недаром уходили летом на север. Здесь их не так тревожили мошки и комары. Здесь вволю наедались они листьями и ягодами кустарников. Между кочками светлыми пятнами разрастался олений мох, любимая пища оленей.
Охотники каждый день возвращались к стоянке с богатой добычей. Они подкрадывались к зверям ползком; подкарауливали их в кустах у водопоя; ловили молодых оленят и уходили порой довольно далеко от Большой реки.
Впрочем, она уже давно перестала казаться им большой. Женщинам приходилось тащить тяжелые свертки мехов, число которых увеличивалось с каждым переходом. Зато ночью меха спасали их от стужи и холодных туманов. Костры разводили сухими сучьями кустарников или кривыми стволами попадавшихся кое-где чахлых елок и лиственниц. Один раз они попали в крупно-бугристую торфяную тундру. Кочки-бугры, величиною с высокий шалаш, были раскиданы по всей равнине. По цвету они были похожи на большие каравай ржаного хлеба. Сверху кочки покрыты сухими лишайниками и жесткой древесной порослью. Пробираться между ними было тяжело. Наконец, охотники еще издали заприметили голубое озеро и поспешили к нему, чтобы скорее выйти из бесплодных и мертвых бугров.
После долгой и утомительной ходьбы они очутились во влажной низине озера, окаймленного широким кольцом зеленых кустов ивняка, и здесь присели отдохнуть.
Вдруг Улла толкнул Волчью Ноздрю и показал пальцем в сторону. В отдалении они заметили другие «бугры», которые на их глазах шевелились, переходили с места на место.
— Хуммы! — воскликнули охотники. И действительно это были мамонты. Они медленно пробирались по течению узенькой речки, густо заросшей корявыми кустами. Речка была так узка, что издали воды не было видно. Только полоска береговой еры[3] обозначала ее извивы. Хуммы ломали хоботами ветки и отправляли их в свои ненасытные рты. Широкие уши шевелились и топорщились. Детеныши то спускались в воду, то вылезали на берег.
— Это они! они! —шептал Улла, вглядываясь в стадо.
Ему казалось, что он узнает колоссального старого самца, которого он преследовал с горящими головешками на своей родине, у селения Красных Лисиц. Волчья Ноздря восторженно смотрел на мохнатых великанов. В нем вспыхнула страсть прирожденного охотника на мамонтов.
Хуммы — ведь это не простая добыча. Это добыча из добыч! Один хумма в ловушке — и сыт целый поселок! И не один день, а много, много и еще много. Месяц родится, станет толстым, похудеет и умрет. Вот сколько дней будут сыты люди из поселка. Хумма — это гора мяса. Его горб — гора жира. Его шерсть — гора волос. Женщины насучат из них ниток. Ими будут сшивать меха — будут делать теплые шубы. А охотники сплетут из шерсти крепкие веревки, петли для птиц, привязи для ловушек. Бивни хуммы — костяные бревна. Из них можно делать кинжалы, ножи, иглы, украшения, застежки на одежде, изображение Матери-матерей. Мало ли что может сделать из них искусный резчик? А весь костяк, особенно кости ног? Это те же доски и столбы. Из них можно построить крепкое жилье.
А сердце? Кто съест сердце сам станет, как хумма. Никакой зверь не одолеет его. И тот, кто сильнее всех, колдун Куолу, будет бессилен сделать ему зло. Недобрый глаз потеряет над ним силу. Дурной ветер не принесет ему вреда. Охотником из охотников станет тот, кто победит хумму. О нем будут петь песни люди Большой реки. И, наконец, ребра… Это пища Огню предков. Ребра пропитаны жиром. Они горят, как дрова.
Беглецы жадно глядели на мамонтов. Уа дрожал от нетерпения. Ноздря облизывался. Ао и Улла крепко сжимали копья.
Стадо медленно приближалось к озеру. Впереди шли слонихи, за ними детеныши, а сзади — самцы. Охотники наскоро оглядели окрестность и быстро перетащили пожитки на ближайший холмик. Там они и стали устраиваться. Ао и Улла спустились к зарослям ивняка наломать побольше сухих веток. Балла расстелила оленью шкуру и стала кормить малыша. Канда и Цакку отправились к ручью за водой. Волчья Ноздря и Уа исчезли надолго. Они пошли поглядеть, что делают мамонты. Они вернулись, когда от озера поползла белая полоса тумана.
Трещина
С тех пор, как беглецы наткнулись на мамонтов, женщинам стало еще тяжелее. Охотники ни за что не хотели потерять из виду горбатых зверей.
Если утром стада не было
