С. В. Покровский
ОХОТНИКИ НА МАМОНТОВ
Следы лесных великанов
Шевельнулись ветки кустов. Большая лохматая голова показалась, спряталась и опять показалась в просвете.
Человек это или зверь?
Об этом не сразу можно было догадаться. Рыжая грива рассыпалась по плечам. На груди она сливалась с огромной бородой и совершенно скрывала шею. Из-под низкого лба зорко глядели темные зрачки через узкие щели глаз. А над ними мохнатой щеткой нависали брови.
Все-таки это был человек. Когда он раздвинул гущу ветвей и вышел на опушку, можно было разглядеть его сутулую, коренастую фигуру. На нем было надето что-то вроде короткого мехового мешка, подпоясанного лыком. В прорезы высовывались сильные руки, обмотанные широкими меховыми браслетами. Левая рука сжимала дротик с каменным наконечником. Человек сильно втягивал носом воздух и подставлял под ветер широкие ноздри[1].
— Хумма, хумма, хумма!..
Он трижды прошептал это странное слово и поманил кого-то к себе волосатой рукой. Потом приложил к носу указательный палец и сделал рукой плавный жест, как будто закручивал в воздухе невидимую спираль. Затем поднял ладонь, два раза собрал в кулак и опять развернул всю пятерню.
Кому делал он эти знаки?
Не прошло и четверти минуты, как из чащи показалось еще два человека. По наружности они резко отличались от первого. Оба были много выше, моложе и стройнее. Оба были безусы и безбороды. Прямые черные волосы торчали на макушке пучками, перевязанными тонкими ремешками. В середину такого пучка было воткнуто по орлиному перу, а у пояса назади болталось по лисьему хвосту. Горбатые тонкие носы делали их похожими на американских индейцев. А широко раскрытые глаза и густые брови придавали им смелый и воинственный вид.
Рыжий человек еще раз прошептал загадочное слово — «хумма» и показал рукою на север. Молодые охотники отвечали ему выразительными жестами. Они радостно подпрыгнули на месте и взмахнули дротиками.
Все трое выбрались из кустов на край речного обрыва. Внизу перед ними расстилалась долина Большой реки. На другой стороне зеленела мокрая пойма. На заливных лугах блестели узенькие озерки и лужи, оставленные здесь половодьем. Люди осмотрелись и стали спускаться вниз, цепляясь руками за длинные корни деревьев. Ниже обрыва начиналась пологая и мягкая осыпь, по которой тянулись звериные тропы. Одна из них, самая нижняя, была и самой широкой. На ней среди давних оленьих следов виднелись огромные свежие следы какого-то гигантского зверя.
— Хумма! хумма!.. — радостно шептали спутники рыжего охотника.
— Хо! хо! Волчья Ноздря! Волчья Ноздря! Нюхал далеко! — громко смеясь, выкрикивал самый младший из них — Ао.
Он ткнул пальцем в нос рыжего, потом показал куда-то вдаль и опять засмеялся. Этим он выразил свой восторг перед необыкновенным чутьем охотника.
Волчья Ноздря опустился на колени и стал обнюхивать след огромной ступни.
— Солнце проснулось. Роса высохла. Тогда прошел хумма.
Рыжий разбирал следы, как грамотей читает книгу. Он внимательно огляделся кругом и прибавил: «Шла молодая жена. А тут старая. Тут детеныш и еще детеныш».
В это время Ао пристально разглядывал край берега и вдруг хлопнул себя ладонью по коленке:
— По воде шли хуммы! Много… и еще много!..
Волчья Ноздря начал смеяться. Глаза его спрятались в морщинках. Рот растянулся почти до ушей.
Третий охотник, Улла, стал искать что-то в глубоком мешочке, сшитом из беличьих шкурок. Он вытащил оттуда белый предмет, длиною в ладонь. Это была женская статуэтка, вырезанная из мамонтовой кости. Статуэтка была сделана очень искусно. Она изображала пожилую женщину с большим животом и тонкими, прижатыми к груди руками. Голова ее была опущена. На голове можно было различить что-то вроде шапочки, покрывающей прическу.
Лица охотников стали сразу серьезными. Волчья Ноздря посмотрел кругом и выбрал глазами место, где отвесная стена обрыва ближе всего подступала к реке. Со статуэткой в руках он направился туда.
Берег, подмытый половодьем, спускался гладким обрывом. Снизу белели известковые пласты, почти закрытые рыхлой осыпью. Над ними лежала толща плотной глины. Взобравшись на мягкую площадку осыпи, Волчья Ноздря прежде всего собрал ладонями кучку земли. В маковку пирамиды он воткнул до колен белую статуэтку.
В это время Ао уверенными взмахами копья начертил на гладком отвесе очертания зверя. Это была фигура горбатого слона на толстых ногах. Он был покрыт прядями длинных волос и высоко поднимал могучий хобот. Фигура была сделана немногими скупыми линиями, но так искусно, что с первого взгляда можно было узнать, кого изображает рисунок. Это было искусство прирожденного художника. У него был глаз охотника, привыкший подмечать все особенности и повадки зверя.
Едва только Ао закончил рисунок, как все трое быстро отпрянули прочь. Веки их были широко раскрыты. Жадность и страх отражались в напряженных буграх их бровей и губ. Челюсти были плотно стиснуты; пальцы судорожно сжимали короткие копья; мускулы ног и всего тела натянулись, как струны. Они медленно пятились задом, чтобы быть подальше от мохнатого гиганта. Ведь хумма, нарисованный на стене, был для них живым и страшным зверем!
Охотники присели на колени: Ао и Улла — по бокам, Волчья Ноздря — позади белой женщины с большим животом. Здесь чувствовали они себя в безопасности. Здесь их охраняла магическая власть Матери-матерей, покровительницы их поселка, могучей заклинательницы вражеских сил и невидимой спутницы их опасных охот.
Все трое воткнули острием вверх свои копья, а сами ничком припали к земле. Потом вскочили на ноги и затянули протяжную песню. Под заунывный мотив они начали охотничий танец. Они ходили вокруг копий друг за другом, сгибая через каждые три шага то одно, то другое колено.
И песня, и танец не были для них развлечением. Это было магическое заклинание. Оно должно было накликать им охотничье счастье. В песне было немного слов. Слова эти выговаривались как бы от имени священной статуэтки, от имени самой Ло — Матери-матерей племени Красных Лисиц.
Трудно передать нашими словами заклинательную песню охотников. Их
