Цзячжэнь, хотя прекрасно знала, что все коренья уже выкопали, брала палку и ходила вместе с Юцином их искать. Он тогда сильно вытянулся и от голода был худой как щепка. Когда он говорил:
— Мама, я дальше не могу идти, я хочу есть, — она только и могла ответить:
— Залей голод водой.
Он шел к пруду и жадно хлебал воду.
Фэнся ходила со мной искать в поле батат. Земля там была рыта-перерыта, иногда за целый день находилась только гнилая ботва. У Фэнся лицо стало землистым от голода, голова болталась туда-сюда вместе с ударами мотыги. Дочка жаловаться не могла, она умела только работать.
Она всюду ходила за мной. Я знаками велел ей копать в другом месте. И зря.
Рядом с ней искал батат наш деревенский Ван Сы. Вообще, он был мужик неплохой, помогал Цзячжэнь, пока я был в армии. Но голод не тетка. Фэнся наконец откопала клубень. Пока она его вытирала подолом, Ван Сы подкрался и отнял. Фэнся стала вырывать обратно, Ван Сы заголосил. Все посмотрели в их сторону и увидели, что Фэнся отнимает у Ван Сы клубень. Я подбежал и оторвал ее от Ван Сы. Она со слезами на глазах объяснила мне знаками, как было дело. Люди тоже увидели и спросили Ван Сы:
— Так кто у кого отнял?
Тот сделал обиженное лицо.
— Конечно, она у меня! Голод голодом, а совесть иметь надо!
Я ответил:
— У Фэнся есть совесть. Ван Сы, если это твой батат — забирай, а если не твой — он тебе не пойдет впрок.
Ван Сы вконец обнаглел:
— Да пусть она сама скажет!
Он отлично знал, что Фэнся даже мычать не может. Она открыла рот и беззвучно заплакала.
Меня затрясло.
— Ты, видать, и дедушки Грома не боишься — забирай!
— И заберу, мы добром не швыряемся!
Он гордо развернулся, и тут Фэнся зарядила ему мотыгой. Кто-то крикнул, он чудом увернулся и ударил Фэнся. Она рухнула в грязь. Меня как ошпарило. Я дал ему в ухо. Чуть себе кулак не сломал. Он махнул мотыгой, я тоже. Нас растащили.
Прибежал бригадир:
— Вы тут друг друга заломаете, а мне отвечать? Фэнся не ворует. Как Ван Сы выхватил клубень, тоже никто не видел. Поэтому разделим пополам. Давай его сюда.
Ван Сы будто не слышал.
— Давай, давай!
Пришлось отдать. Бригадир положил клубень на кромку поля и криво разрубил надвое. Я сказал:
— Бригадир, разве это пополам?
Он отломил кусок от большей половины и опустил себе в карман.
— Теперь поровну?
Конечно, клубнем батата семью не накормишь. Но тогда мы хватались и за соломинку. Тогда убивали за плошку риса.
На следующий день после драки Цзячжэнь с палкой в руках вышла за околицу. Я окликнул ее из поля. Она сказала, что идет в город проведать отца. Этого я не мог ей запретить. Но она так жалко ковыляла, что я ей посоветовал:
— Возьми Фэнся, она тебе поможет.
Цзячжэнь даже не обернулась:
— Не надо.
От голода она стала сердитой. Так и пошла одна в своих лохмотьях, пошатываясь на ветру. Вернулась она поздно вечером. Фэнся заметила ее на дворе и потянула меня за рукав. Цзячжэнь всем телом навалилась на палку и махала нам рукой. Когда я подбежал, она упала на колени. Я стал поднимать ее, а она шепнула:
— Пощупай, что у меня на груди.
Я просунул руку ей за пазуху и обомлел: там был мешочек риса.
— Дал батюшка.
Это было сокровище. Мы два месяца не пробовали риса. Я велел Фэнся побыстрее отвести Цзячжэнь домой, а сам побежал искать Юцина. Он только что напился из пруда и теперь валялся на берегу без сил. Когда я его окликнул, он еле шевельнулся. Я шепнул:
— Пошли есть рисовую кашу!
Он вскочил на ноги и заорал:
— Рисовую кашу?
Я тут же прикрыл ему рот рукой и огляделся: нельзя было, чтобы прознали односельчане. Дома я заложил дверь на засов. Цзячжэнь бросила в кастрюлю горсть риса, а Фэнся налила воды и развела огонь. Юцина я поставил сторожить под дверью. Через две минуты он не выдержал и прибежал нюхать кашу. Я отослал его обратно. Еще через две минуты в дверь постучали. Мы замерли, только глухая Фэнся продолжала радостно подбрасывать хворост в огонь. Я тронул ее за рукав, чтобы она притихла. Из-за двери позвали:
— Эй, Фугуй!
Мы затаились.
— Странно, дым из трубы, а не отвечают.
Юцин посмотрел в дверную щелку.
— Папа, он ушел.
Каша сварилась. Цзячжэнь подняла крышку, посмотрела на наши лица и рассмеялась:
— Наконец-то я вас накормлю.
Юцин первый съел кашу. Он так торопился, что обжег рот. Волдыри сошли только через несколько дней. Не успели мы доесть кашу, как в дверь опять постучали. На этот раз мы открыли. Ввалилась целая толпа во главе с бригадиром. Он спросил:
— Чем это так вкусно пахнет?
Я промолчал, а ему неудобно было переспрашивать. Цзячжэнь пригласила всех садиться, но некоторые бесстыжие люди бросились осматривать котлы и переворачивать циновки. Бригадир их одернул:
— Вы не у себя дома. И вообще, катитесь отсюда!
Когда все вышли, он попросил:
— Фугуй, Цзячжэнь, если у вас есть съестное, дайте мне немножко.
Мы с Цзячжэнь переглянулись. Бригадир нас не обижал, нельзя было отказать. Цзячжэнь вытащила из-за пазухи мешочек, вынула горстку риса и сказала:
— Вот, бригадир, больше дать не можем. Сделай рисовый отвар.
— Довольно, довольно! — Бригадир радостно подставил карман. Когда дверь за ним закрылась, я увидел, что в глазах у Цзячжэнь стоят слезы. Этот рис она вынула изо рта у своего отца.
Наконец собрали новый урожай. Хотя он был плохой, а всё же рис в доме появился. Только Цзячжэнь совсем расхворалась. Голодный год ее доконал. Теперь она ходила по стенке. Но старалась хотя бы делать работу по дому: тут вытрет, там подметет. А однажды упала и не смогла подняться. Так и пролежала на полу до нашего прихода. Я затащил ее на кровать, Фэнся мокрым полотенцем протерла раскорябанное лицо. Я сказал:
— Больше не слезай с кровати.
Она ответила смущенно:
— Я не думала, что у меня ноги отнимутся.
Цзячжэнь и теперь не сдавалась. Лежа она перечинила и перешила всю рваную одежду, что была у нас в доме. Она повторяла:
— Пока есть работа, я спокойна.
У Фэнся и Юцина появились обновки. Когда я понял, что она перешила свои платья, то отругал ее. А Цзячжэнь ответила:
— Если одежду долго не носить, она портится. Я ее все равно носить не буду!
