— Иди, иди.
Толстяк обнял его. У него были такие большие ладони, что голова Юцина в них потерялась. Потом они подошли к магазину, и толстяк купил ему пригоршню конфет.
Дома я спросил Юцина:
— Кто это был?
— Учитель физкультуры.
— А казалось, будто твой отец.
Он разложил конфеты на кровати в три кучки. Посмотрел на них, потом из двух кучек взял по две конфеты и переложил в свою. Еще посмотрел и две конфеты из своей кучки положил обратно. Я подумал: одна кучка у него для Фэнся, другая для Цзячжэнь, третья для себя. Вот только для меня нет. Но тут он смешал все конфеты и разделил на четыре кучки. А потом все-таки опять на три.
Через несколько дней он привел физкультурника к нам в дом. Тот его нахваливал, говорил, что, когда мой сын вырастет, то станет спортсменом и будет соревноваться в беге с иностранцами. Когда мы остались одни, я подозвал Юцина. Он пришел весь красный от удовольствия, с горящими глазами — думал, я его тоже похвалю. А я ему сказал:
— Ты, конечно, молодец, что первый прибежал. Мы с матерью и сестрой довольны. Но что-то я не слышал, чтобы бегом деньги зарабатывали. Куры тоже бегают. Я тебя в школу отдал, чтобы ты учился, а не бегал.
Он опустил голову, взял в углу корзину, серп.
— Ты меня понял?
Он кивнул, не оборачиваясь, и вышел из дому.
В тот год, едва рис в полях зазеленел, полил дождь и лил почти месяц. Потом два дня вёдро — и опять дождь. Вода в полях становилась все выше, а рис клонился все ниже. Старики плакали:
— Как же теперь жить?
Молодежь не отчаивалась:
— Государство нам поможет. Бригадир сходит в коммуну.
Но бригадир и в коммуну ходил три раза, и в уезд, а вернулся с пустыми руками.
Только сказал:
— Не волнуйтесь, уездный начальник обещал, что если он с голоду не умрет, то и мы будем живы.
После дождя было несколько жарких дней, и весь рис сгнил на корню. Ветер разносил запах, как от трупа. Раньше мы надеялись хоть солому в дело пустить, а теперь и ее не стало.
Бригадир все еще говорил, что в уезде нам дадут зерна, но зерна никто пока не видел, поэтому до конца ему не верили. Но и совсем не верить боялись.
В деревне считали каждую горсть риса, теперь варили только кашу, с каждым днем все жиже. А когда все кончится, что делать будем? Мы с Цзячжэнь решили продать овцу и выручить за нее пятьдесят кило риса, чтобы продержаться до следующего урожая.
Я пошел поговорить с Юцином. Он как раз кормил овцу. Она была толстая, потому что Юцин любил ее так же, как его самого любила Фэнся, и всегда нарезал ей полно травы, как бы у него ни болела голова от недоедания. Овца громко чавкала. Юцин ею любовался.
— Проголодалась, бедная!
— Юцин, поговорить надо.
Он обернулся.
— Мы с мамой решили продать овцу, иначе все будем голодать.
Он молча опустил голову. Я его похлопал по плечу:
— Будут хорошие времена — я тебе опять куплю овцу.
Он кивнул. Он вырос — раньше он бы плакал, спорил, а теперь понимал, что иначе нельзя. Когда мы вышли из хлева, он потянул меня за руку и попросил:
— Только не продавай ее мяснику!
Про себя я подумал: кто же в это время прокормит овцу? Конечно, ее зарежут. Но ему ничего не сказал, только кивнул.
Следующим утром я перекинул через плечо мешок для риса и вывел овечку из хлева. У околицы меня окликнула Цзячжэнь:
— Юцин хочет с тобой.
— В воскресенье школа закрыта, зачем ему в город?
— Возьми его.
Он хотел побыть еще немного со своей овечкой и для верности пришел просить вместе с матерью. Я подумал: хочет, пусть идет, и подозвал его. Он, не поднимая головы, взял у меня веревку, и мы пошли.
Во всю дорогу он не сказал ни слова, а вот овца все время блеяла и тыкалась в него мордой. Она была умная, понимала, кто ее каждый день кормит. Чем больше она ласкалась, тем тяжелее становилось Юцину. Он закусил губу и, чуть не плача, упрямо шел вперед.
Я решил его утешить:
— Лучше ее продать, чем зарезать. Такая уж судьба у скотины.
В городе Юцин остановился у поворота:
— Папа, я тебя здесь подожду.
Не хотел видеть, как ее продадут. Я взял у него веревку.
Чуть я отошел, он крикнул:
— Ты обещал!
— Что я тебе обещал?
— Не продавать ее мяснику!
А я и забыл об этом разговоре.
— Ладно.
Хорошо, что он со мной не пошел, иначе долго плакал бы. Я свернул за угол и повел овцу к мяснику. Раньше у него вся лавка была завешана тушами, а теперь он сидел без дела. Когда мы взвешивали овцу, у него дрожали руки. Он объяснил:
— Мы тут в городе тоже недоедаем. У нас две недели мяса не было. Через час хвост будет отсюда до того столба.
И правда, не успел я отойти, как уже выстроилась очередь человек из десяти.
За рисом тоже пришлось отстоять. Я думал, денег от овцы хватит на пятьдесят кило, а хватило только на двадцать.
Когда я вернулся к Юцину, он играл ногой в камешек. Я вынул два леденца, которые купил ему по дороге. Один он засунул в карман, другой развернул и положил в рот, а бумажку бережно разгладил. Потом спросил:
— Папа, а ты будешь?
— Ешь сам.
Дома Цзячжэнь сразу увидела, что мешок полупустой, и только вздохнула. Как прокормить четыре рта? Она ходила за кореньями. Как доктор и говорил, болезнь от голода обострилась, теперь она ковыляла с палкой. Все копали коренья на корточках, а Цзячжэнь становилась на колени, потом еле подымалась. Я ее пожалел:
— Сиди дома.
Она не послушалась, взяла палку и пошла. Я схватил ее за рукав, она упала. Села на пол и заплакала:
— Я еще не покойница!
Кто этих женщин разберет: ее жалеешь, а она думает, что ты ее в грош не ставишь.
Через три месяца рис съели. Если бы Цзячжэнь не подмешивала тыквенные листья и кору, хватило бы только на две недели. У всех в деревне зерно кончилось. Некоторые ели корни деревьев.
Людей в деревне становилось все меньше, каждый день ходили в город побираться. Бригадир несколько раз отправлялся в уезд, а когда возвращался, едва доползал до околицы и без сил плюхался на землю. Его спрашивали:
— Бригадир, когда пришлют зерно из уезда?
А он отвечал только:
— Я устал.
И добавлял:
— В город не ходите, у них тоже ничего нет.
