улыбнулась. Горшковъ ей рѣшительно нравился. Нѣкоторую вульгарность тона она ему прощала, во вниманіе къ юному блестящему таланту, въ которомъ завѣряла ее madame Телянина.
Въ эту минуту, въ гостиную, вошли двѣ дѣвицы; одна высокая, плотная блодинка съ прекрутымъ лбомъ, въ цвѣтномъ платьѣ; другая поменьше ростомъ, и гораздо моложе, въ голубомъ институтскомъ платьѣ, съ перелинкой и фартукомъ. Черныя волосы были гладко зачесаны за уши, каріе глазки очень бойко смотрѣли. Блондинка поклонилась Горшкову по-свѣтски; брюнетка присѣла по институтски.
— Мои дочери, произнесла начальница, обращаясь къ Горшкову. Barbe, Sophie… іпг. Горшковъ — піанистъ. М-me Теля-пина поручаетъ намъ его, она съ восхищенія отъ таланта mr. Горшкова.
Дѣвицы сѣли къ столу.
— Мои дочери, начала опять генеральша, очень любятъ музыку, особенно Barbe. Sophie еще беретъ уроки.
— А кто у васъ учитель въ институтѣ? спросилъ Горшковъ.
— Брандорфъ, поспѣшила отвѣтить блондинка: пресмѣшной старикъ.
— Mr. Горшковъ композиторъ, проговорила покровительственнымъ тономъ генеральша.
— Съиграйте намъ что-нибудь свое, начала просить блондинка.
А институтка сидѣла все молча, и только изъ-подлобья, оглядывала Горшкова своими умными, карими глазками.
Горшкову стало совсѣмъ легко. Онъ видѣлъ, что генеральша, при всей своей величественности, женщина не глупая. По крайней мѣрѣ, она ему не казалась такой нелѣпой особой, какъ Телянина. Дѣвицы ему также понравились, особенно институтка, которая напомнила ему Надю. Онъ назвалъ ее про себя — дутикомъ, и тотчасъ ясе пожелалъ превратить въ свою ученицу. Когда генеральша повторила просьбу старшей дочери, чтобъ онъ съигралъ имъ что-нибудь свое, институтка взглянула на него съ такимъ выраженіемъ добродушнаго любопытства, что онъ, ни мало ни медля, началъ снимать перчатки и отправился въ залъ, куда обѣ дѣвицы побѣжали за нимъ; а начальница осталась все въ той ясе величественной позѣ на диванѣ.
Въ залѣ институтка заговорила.
— Что вамъ даетъ играть нѣмецъ? спросилъ вдругъ Горшковъ.
— Все пустяки, отвѣчала она, немного краснѣя.
— Trois rêveries par Rosellen?
Обѣ сестры разсмѣялись.
— Я играла это, проговорила институтка.
— А вѣдь это право не дурно, замѣтила старшая сестра.
— Ну, а чижикъ, чижикъ, гдѣ ты былъ… вамъ нравится? вскрикнулъ Горшковъ своимъ обыкновеннымъ діапазономъ.
Дѣвицы опять разсмѣялись.
— Что бы вамъ такое съиграть? говорилъ Горшковъ, покачиваясь на табуретѣ. Онъ внутренно рѣшилъ, что съ этими барышнями можно, какъ говорится, быть съ кандачка.
— Съиграйте непремѣнно свое собственное, приставала блондинка, а потомъ вотъ Sophie вамъ съиграетъ; она у насъ тоже композиторша.
— Ахъ, что это, Barbe?
Институтка зардѣлась.
— Я васъ увѣряю, m-г Горшковъ, продолжала Barbe со смѣхомъ, она у насъ каждый вечеръ фантазируетъ.
Институтка совсѣмъ застыдилась.
— А, если такъ, отвѣчалъ Горшковъ, такъ я соглашаюсь играть съ уговоромъ, чтобы вы мнѣ профантазировали.
— Да вѣдь этого нельзя такъ, по заказу, отвѣтила институтка и нахмурила свои брови.
— М-г Горшковъ, послышался въ гостинной величественный голосъ генеральши, мы ждемъ вашей музыки.
Горшковъ сдѣлалъ при этомъ гримасу, чѣмъ опять разсмѣшилъ дѣвицъ.
Онъ заигралъ. Это была небольшая вещица, задуманная имъ во время болѣзни Телепнева, когда онъ, просиживая цѣлые дни въ большомъ дикомъ домѣ, забѣгалъ на минутку домой и присаживался къ своему старому фортепіано. Мелодія дѣйствительно хватала за душу. Въ ней сказывалась не одна грусть, но и бурный ропотъ горячаго сердца противъ дикой судьбы, страданія, смерти.
Дѣвицамъ вѣрно не приводилось слушать такую музыку. Старшая сестра, по натурѣ вертлявая особа, даже прослезилась, а темноглазая Sophie какъ-то сосредоточенно глядѣла въ пространство, и щечки ея горѣли.
— Сливный у васъ инструментъ, сказалъ громко Горшковъ, вставая съ табурета.
Генеральша очутилась въ дверяхъ залы и соизволила захлопать, въ знакъ своего удовольствія. Barbe разсыпалась въ комплиментахъ, а институтка не съумѣла ничего сказать, но такъ посмотрѣла на Горшкова, что онъ еше разъ мысленно назвалъ ее лутикомъ. Генеральша просила его бывать у нихъ чаще и обѣщалась достать ему десятки уроковъ. Горшковъ ушелъ очень довольный.
XVII.
Скучнѣе всѣхъ было Телепневу. День его былъ кое-какъ занятъ, но ничего не было въ этихъ занятіяхъ привлекательнаго. а главное — ничего строго необходимаго. Телепневъ устроивалъ свою квартирку, сдѣлалъ хозяйкѣ предложеніе оклеить комнаты новыми обоями, устанавливалъ свою библіотеку, ходилъ въ гостиный дворъ покупать разныя разности, студенческія вещи: шляпу, шпагу, перчатки, шитой воротникъ. Изъ дому пришли къ нему лошади, что ему показалось чрезвычайно страннымъ. Когда онъ уѣзжалъ, онъ ничего не помнилъ и никакихъ распоряженій не дѣлалъ. „Зачѣмъ мнѣ лошади, спрашивалъ онъ, мнѣ и ѣздить-то некуда здѣсь. А назадъ посылать тоже не ловко — пожалуй, еще Ѳедоръ Петровичъ обидится.“ Его сѣрые рысаки и кучеръ Ѳеофанъ произвели рѣшительный фуроръ па дворѣ чекчуринской казармы. Все населеніе галдарейки вылѣзло смотрѣть на нихъ. Заказалъ себѣ Телепневъ платье у портного Мельникова, который умолялъ его пустить сюртукъ па полторы черверти длиннѣе колѣнъ, увѣряя, что иначе въ сюртукѣ
благородства никакого не будетъ. Самую большую тягость и пустоту онъ чувствовалъ дома. Горшковъ и Абласовъ не могли быть съ нимъ постоянно. Для каждаго изъ нихъ открывались свои занятія, свой характеръ жизни. А Телепневъ, въ настоящую минуту, не сознавалъ въ себѣ силъ стремиться къ чему-нибудь опредѣленному. Университетъ не тянулъ его, для сближенія съ новыми товарищами не хватало желанія новыхъ- ощущеній, картина студенческой жизни нимало не привлекала его. И ходилъ онъ изъ угла въ уголъ, почти съ ужасомъ помышляя о цѣлыхъ годахъ такого душевнаго бездѣлья.
Телепневъ былъ очень обрадованъ письмомъ отъ Лапина. Добродушный- Ѳедоръ Петровичъ съ необыкновенной пѣж-ностыо писалъ, какъ ему скучно безъ Бориса, такъ что захотѣлось дажа сѣсть на пароходъ и пріѣхать къ нему. „Жаль только, прибавлялъ онъ, что по моимъ лѣтамъ не примутъ меня въ студенты.“ Передавалъ онъ также Борису поклоны и благословенія Мироновны, замѣчая отъ себя, что старушка бодро переноситъ свое одиночество? О Палагеѣ Сергѣевнѣ слышно, что все прихварываетъ. Въ заключеніе письма, Ѳедоръ Петровичъ подробно толковалъ о хозяйственныхъ дѣлахъ по имѣнію. О большомъ дикомъ домѣ писалъ, что есть охотники нанять за хорошую цѣну, да онъ, безъ согласія Бориса, на это не пошелъ. Спрашивалъ еще: не нужно ли какихъ вещей для дому, что заставило разсмѣяться Бориса. Ему и безъ того казалось лишнимъ все то, что у него въ квартирѣ было куплено и привезено съ собою. Онъ получилъ еще письмо отъ отца и матери Софьи Николавны, къ которымъ онъ самъ не могъ написать въ Н. Долго и горько плакалъ нашъ юноша надъ этимъ письмомъ, въ своей одинокой студентской квартирѣ. Ни одной утѣшительной мысли не промелькнуло въ его головѣ, а вокругъ шла посторонняя, безучастная для него жизнь.
Отвѣчая родителямъ Софьи Николаевны, Телепневъ повторилъ имъ просьбу, которую до отъѣзда въ К. передавалъ черезъ Ѳедора Петровича. Онъ желалъ предоставить
