зад ей их засунуть, чтобы не считала себя лучше меня.
А ещё я не представляю, что её нет в моей жизни.
Даже когда мы не виделись два года, я почти каждый день, сука, вспоминал о ней, хоть и ненавидел себя за это.
А теперь, когда она только что в моих руках стонала, целовала так в ответ, что губы до сих пор горят, и потом жестоко продинамила, я понимаю, что нет у неё шансов избавиться от моего присутствия в своей жизни, пока я не затрахаю её до состояния «бездыханного тела».
Сколько бы Стерва не сопротивлялась.
Глава 14
Курить посреди ночи во дворе Авериной, конечно, не самая лучшая идея.
Но я здесь. Вдыхаю горький дым и понимаю, что по-настоящему соскучился по сигаретам.
Целый год на этом грёбанном ЗОЖе. И к чему всё пришло?
Янка держала меня «в узде», контролируя и убеждая, что самому мне, в первую очередь, нужно измениться, наладить жизнь и не поддаваться соблазнам. Я был согласен с ней где-то процентов на пятьдесят, и даже успешно придерживался правил, которые мы вместе с ней установили.
Я знаю, что она обижается и вряд ли первая позвонит.
Как меня задолбали эти бабы…
Гордые суки, чтоб их…
Раньше ведь таких проблем не было.
Одноразовые потрахушки не обременяют ответственностью и ограничениями. Конечно, постоянные отношения предполагают свои приятные бонусы, но, кажется, я переоценил собственные силы.
У меня нет желания звонить ей и извиняться. Я просто хочу, чтобы нашего разговора не было, и она не выдумывала на ровном месте какие-то претензии.
Всё же нормально шло, к чему портить себе жизнь? Я знал, что она этот отпуск планировала, наверняка даже путёвки куда-нибудь заказала. И, конечно, по-хорошему, должен был поддержать её в этом вопросе.
Но меня, блин, заебало, что никто не спрашивает моего мнения. Все просто решают за меня. Мать, Янка, Стерва… Отец в прошлом, тоже.
Никому не интересно, хочет ли Тёма учиться, или работать, пойти в армию или жениться в двадцать лет… Отцу лучше знать — поступаешь в институт. Не нравится? В армию на год — в жопу мира, под Хабаровском.
Опять за своё? Друзья твои — ублюдки и бездельники, либо я, либо они…
Мать туда же: ты ни на что не годишься, хоть на электрика выучись.
Вот Яна — хорошая девочка, с ней ты стал лучше и правильней. Не бухаешь, дома ночуешь… Глядишь, поженитесь, найдёшь работу, детишек нарожаете, будете жить долго и счастливо…
Только сестра в силу возраста не учит меня, как надо жить.
Единственный человек, с которым ещё можно нормально общаться.
Я устал. Просто. Честно.
Хочу курить и пускать дым в ночной летний воздух, наполняя лёгкие вредным никотином.
Хочу наблюдать за окнами Стервы, которые зажглись совсем недавно, видимо только вернулась домой.
Хочу подняться к ней, но пока ещё не решаюсь, я ведь свалил с вечеринки и на самом деле бродил по городу, пока не забрёл сюда. Ноги сами к ней несут, я уже с этим не справляюсь.
Ещё две затяжки, и бычок летит на тротуар.
Пошло оно всё.
Пора признаться себе, что я — это я. Артём Юринов никогда никого не слушает. Он делает то, что хочет.
А сейчас я хочу её.
Домофон отвечает довольно быстро.
— Кто? — Её голос у меня под мозжечком отпечатался уже.
— Это я, открой дверь. — Сам я звучу хрипло и устало, не лучший, мать его, вечер выдался…
Она не спрашивает, зачем я пришёл, просто вешает трубку, впустив меня внутрь.
По пути в квартиру я немного сомневаюсь в своей адекватности: не стоило, конечно, сейчас подниматься к Стерве. Может закончиться плачевно.
Уже у самой двери одёргиваю себя: я сам так решил и мне плевать, что бы сказали окружающие…
Тяжёлая металлическая дверь оказывается приоткрытой, захожу в полутёмный коридор и осматриваюсь.
Тусклая полоска света видна только в самой глубине, там, где кухня, дома тишина и пахнет чистотой вперемешку с Аверинскими духами.
Роняю опостылевший пиджак на тумбу у входа. Всё-таки, я повзрослел, раз не осмелился выбросить «тридцатку» в первую же попавшуюся мусорку. Разуваюсь и следую на свет, где застаю Стерву стоящей ко мне спиной. В её руке стакан с водой, из которого она не спеша отпивает, а потом ставит аккуратно на стол.
Поворачивается.
На ней длинный черный шёлковый халат, волосы распущены, переброшены на одну сторону. И кажется, она уже успела смыть косметику. Даже непривычно видеть эти губы без помады…
Я не подхожу к ней слишком близко, но мне и отсюда прекрасно видно, как глаза её блестят в приглушённом свете кухонного торшера. К тому же лицо немного припухло, как если бы она…
Вот уж точно неожиданное явление: плачущая Кира.
Я даже в замешательстве на какое-то время.
У меня и так на женские слёзы «аллергия», а тут вообще «сбой системы», «дэнжер», «эррор»…
— Что-то случилось? — Спрашиваю, абсолютно сбитый с толку.
Девушка быстро проводит по щеке ладошкой и вскидывает голову.
— Уже всё нормально. — Отвечает резко, подёргивая плечами. — Ты за деньгами?
— Нет.
Она на мгновение открывает рот и делает вдох, но потом снова смыкает губы.
— Я пришёл к тебе. — Говорю ровно, хоть у самого сейчас в душе лава кипит. — Поговорить хочу.
— Вроде, я уже всё тебе сказала. — Руки сложены на груди, взгляд уставший и недовольный, но я не намерен отступать.
— А я тебе нет.
Хмыкает. Переминается с ноги на ногу.
— Ещё не все грязные эпитеты на меня вылил? Тём, я устала. Давай рассчитаемся, и иди домой.
Делаю два шага в её сторону. Стерва подбирается и чуть округляет глаза. Я уже хорошо вижу черты её лица и его выражение. Выглядит действительно по-другому: как обычный человек, а не её эта вечная «кукла-робот»…
— Знаешь, начальник, я долго думал и никак не мог понять, почему так зациклен на тебе. — Меня уже хрен остановишь. Дурь полезла праведная, непреодолимая… — Вот, мы ведь разные с тобой: ты — женщина взрослая, самодостаточная, на данный момент уже с дитём, и я… как говно в проруби болтаюсь, «ни туда, ни сюда»…
Нахмуривается. Видимо, не готовилась к такому повороту.
— И потом, ты красивая, успешная, у тебя дом в самом центре города, работа — мечта любого идиота, мужики вокруг — один другого круче… И тут Артёмка — лентяй, распиздяй и альфонс.
Развожу руками.
— К чему ты всё это говоришь? — В её глазах появляется недоверие. Острый язычок быстро проходится по
