Перри Мейсон вопросительно посмотрел на Деллу Стрит, потомснова на Диану Рэджис.
– К чему все это? Почему человек в здравом уме тратит времяна чтение несовременных, устаревших бредней? В конце концов, даже самыйпроницательный публицист – это все же не пророк. Он только собирает факты иделает из них логичные выводы.
Диана Рэджис нервно засмеялась.
– Мне кажется, что я недостаточно ясно выразилась. Так вот,мистер Бартслер считает, что это самый лучший способ увидеть вещи ссоответствующего расстояния, как он это определяет. Он утверждает, чтоединственным способом защиты от некритического проглатывания глупостей,подаваемых нам сейчас в виде неопровержимой логики, является знакомство с иллюзиямипрошлого, украшенными внешне доказательствами, основывающимися все на той женеопровержимой логике.
– Ну что ж, – согласился Мейсон с улыбкой, – трудно отказатьему в определенной дозе правоты. Конечно, если кто-то хочет столькопотрудиться, чтобы обосновать свой скептицизм.
– Дело в том, что он хочет, – продолжала Диана Рэджис. – Онутверждает, что американцы как маленькие дети. Приходит первый попавшийсячеловек и говорит: «Вы мечтаете о такой-то и такой-то утопии? Единственныйспособ достигнуть ее – это сделать так-то и так-то». И никто даже незадумывается, а начинают танцевать так, как им заиграют.
На лице Мейсона отражался все больший интерес.
– Мне нужно будет, наверное, поговорить с этим мистеромБартслером, – заявил он. – Но перейдем к вашим личным неприятностям.
– Во всем виноват Карл Фрэтч. Это он…
– Не так быстро, – перебил Мейсон. – Я хотел бы услышать всепо порядку. Кто такой Карл Фрэтч?
– Сын миссис Бартслер от первого брака, распущенный до мозгакостей мелкий негодяй. Но это проявляется только тогда, когда с него спадаетмаска. Он воображает, что станет великим актером. Ходит на курсы и ни о чемдругом не может разговаривать. Всю жизнь у него было все, о чем бы он нипожелал, и в результате он приобрел внешний лоск. На первый взгляд видны толькоего манеры. В действительности это распущенный, эгоистичный, фальшивыймерзавец, без малейших угрызений совести.
– А миссис Бартслер? – спросил Мейсон.
– Выдра! – выразительно фыркнула Диана Рэджис.
Мейсон рассмеялся.
– Я знаю, это во мне говорит раздражение, – сказала молодаяженщина. – Но когда вы услышите, какой они выкинули со мной номер…
– Минуточку. Вначале приведем в порядок действующих лиц. Ктоеще живет в этом доме?
– Фрэнк Гленмор, Карл Фрэтч, супруги Бартслер и домохозяйка,старая прислуга, которая находится в доме уже много лет. Орут на нее, как наломовую лошадь, она глухая…
– Кто такой Гленмор?
– Насколько мне известно, он занимается управлением чужихшахт за определенный процент от каждой добытой тонны руды, доставленной насталелитейный завод. Это что-то вроде уполномоченного мистера Бартслера, с техпор как у мистера Бартслера стало плохо со зрением. Предполагаю, что онполучает половину прибыли с некоторых его предприятий. Это человек, которогонельзя не любить. Он очень справедливый, всегда готов выслушать мнение других.Я ему очень симпатизирую.
– Сколько ему лет?
– Тридцать восемь.
– Вы жили в доме или только приходили?
– Мне пришлось жить, потому что мистер Бартслер хотел, чтобыя читала ему перед сном. Но, конечно, я оставила за собой квартиру в городе. Яснимаю ее вместе с подругой, мы отлично ладим. Я не хотела отказываться отквартиры до тех пор, пока не будет ясно, что моя работа постоянна.
– А где у вас квартира?
– В Палм Виста Апартаментс.
– Хорошо. Теперь расскажите мне о Карле Фрэтче.
– Как только у меня выдавался свободный вечер, Карлпостоянно надоедал мне, чтобы я пошла с ним в кино или еще куда-нибудь. А я всевремя отговаривалась то головной болью, то маникюром, то перепиской… Ястаралась быть с ним вежливой, но держалась на расстоянии.
– Что повлияло ни изменение вашей позиции вчера?
– Я заметила, что его мать явно недовольна мною из-за этого.Кажется, она считала, что я задирала нос или бог его знает что еще. Впрочем,мне уже и самой наскучило одиночество, и я не видела ничего плохого в том,чтобы пойти с ним в кино или на ужин. Поэтому я согласилась.
– И что?
– Как только он оказался за порогом дома, сразу же сталсовершенно другим человеком. Вначале это меня даже развлекало. Не было сомненийв том, что он играет выбранную себе роль светского человека. Мы поехали вресторан, и Карл начал заказывать самые лучшие вина, изводить кельнеров,требовать различных приправ и чтобы соус к салату приготовили отдельно… И все стакой миной…
– Сколько ему, собственно, лет?
– Скоро будет двадцать три.
– А военная категория?
– «С», неизвестно почему. Мне неприлично было бы спрашивать.Наверное, какой-нибудь сочувствующий врач осмотрел его под сильной лупой идоискался до какого-нибудь психического искривления, которое позволило признатьего неспособным к службе.
– Что произошло после ужина?
– То, что обычно бывает в таких случаях. Он начал приставатько мне прямо в машине.
– И что вы сделали?
– Сперва я старалась быть с ним вежливой и призвать кпорядку. Но с него словно упала маска, и я увидела его настоящую сущность.
– Как вы отреагировали?
– Я с силой ударила его по лицу, выскочила из машины и пошлапешком.
– А он?
– Нахал! Оставил меня возвращаться пешком.
– Далеко было до дома?
– Как мне кажется, несколько миль. Наконец я остановилакакую-то машину и попросила таксиста отвезти меня домой. Только в такси ясообразила, что оставила в автомобиле Карла сумочку и у меня нет при себе ницента. Когда я иду на свидание, то всегда беру с собой на всякий случай пятьдолларов. Я сказала таксисту, чтобы он вошел со мной в дом и тогда я емузаплачу. Но от дома как раз отъезжало другое такси, и на крыльце я встретиласьс дамой, которая на том такси и приехала. Эта слегка прихрамывающая женщина,лет шестидесяти, оказалась очень благожелательной. Она слышала наш разговор истала настаивать на том, что заплатит за меня таксисту. У меня не было временидаже спросить ее имя, потому что она нажала звонок, и Фрэнк Гленмор открылдверь. Она сказала, что звонила по телефону, а мистер Гленмор спросил: «Ошахте?» – и попросил ее войти. У меня не было возможности даже поговорить сней. Мне стыдно, потому что я не поблагодарила ее, так была возбуждена. Я лишьпопросила Гленмора, чтобы он был настолько добр и вернул ей деньги, а самапомчалась к себе наверх. Я открыла дверь. Посреди моей комнаты стоял Карлсобственной персоной. Ну, тогда меня понесло. Я велела ему сейчас же убираться,но он только усмехнулся этим своим отвратительным, презрительным оскалом исказал: «Все же я думаю, что останусь. Не смог с тобой справиться по-хорошему,придется по-плохому. Я хочу тебе кое-что сказать и советую меня внимательновыслушать».
