— Или настроение женщины, — подхватилпервый. — Я слышал, что даже жрецы не знали о ее появлении.
— Вполне возможно. Как бы там ни было, это кажетсяхорошим знаком.
— Воистину.
Они миновали площадку, и Так слушал, как удаляются изатихают звуки их шагов.
Он все не покидал своего насеста.
«Она», о которой упомянули послушники, могла быть толькобогиней Ратри, ей и поклонялись монахи, давшие в своем святилище приютпоследователям Махатмы Сэма, Просветленного. Нынче и Ратри тоже числилась средиотпавших от Небесного Града и влачащих существование в шкуре смертных. У неебыло сколько угодно причин, чтобы ворошить прошлое; и Так вдруг понял, на какойриск она пошла, предоставив свое святилище — не говоря уже о личном своемприсутствии — для подобного предприятия. Если слушок об этом достигнетнадлежащих ушей, на карту будет поставлена сама возможность будущего еевосстановления в правах. Так помнил ее — темноволосую красавицу ссеребристо-серыми глазами, проносящуюся мимо в лунной колеснице из черногодерева и хрома, запряженной черным и белым жеребцами, с возницей в черном ибелом; да, проносящуюся по Небесной Перспективе, соперничая во славе с самоюСарасвати. Сердце чуть не выпрыгнуло из его волосатой груди. Он должен сноваувидеть ее. Однажды ночью, давным-давно, в благословенные времена — и в лучшейформе — он танцевал с нею на балконе… под звездами. Недолог был этот танец. Ноон помнил его; и до чего же трудно обезьяне обладать подобными воспоминаниями…
Так слез с балки.
Северо-западную оконечность монастыря венчала высокая башня.И была в той башне комната. По поверью, хранила она в себе постоянноеприсутствие богини. Ежедневно в ней прибирали, меняли белье, возжигалиблаговония и возлагали святые приношения. Двери ее обычно были заперты.
Но имелись в ней, конечно, и окна. Вопрос о том, может ликто-нибудь пробраться внутрь через окно, оставался открытым. По крайней мередля людей. Ибо для обезьян он был решен Таком окончательно.
Взобравшись на крышу монастыря, Так начал карабкаться набашню, цепляясь за скользкие кирпичи, за выступы и выбоины, а небеса, словнопсы, рычали у него над головой; наконец он прильнул к стене под выступающимнаружу подоконником. Сверху как заведенный барабанил по камню дождь.
Таку почудилось, будто где-то рядом поют птицы. Он увиделкрай мокрого синего шарфа, свисающего из окна.
Ухватившись за выступ, Так подтянулся и заглянул внутрь.
Он увидел ее со спины. Одетая в темно-синее сари, она сиделана маленькой скамеечке в противоположном конце комнаты.
Так взобрался на подоконник и кашлянул.
Она резко обернулась. Под вуалью невозможно было разобратьчерты ее лица. Поглядев на него сквозь дымку ткани, она встала и подошла кокну.
Он смутился. Некогда гибкая ее фигура сильно раздалась вталии; всегда грациозная на ходу, как колеблемая ветвь, нынче она слегкакосолапила; слишком мрачной выглядела она, даже сквозь вуаль прочитывалисьрезкие линии носа, жесткие очертания скул.
Он склонил голову.
— «И ты к нам подступила, и мы с твоим приходомочутились дома, — пропел он, — как в гнездах птицы на ветвях».
Она застыла в неподвижности, словно собственная статуя вглавном зале монастыря.
— «Храни же нас от волка и волчицы, храни от вора нас,о Ночь, и дай же нам продлиться».
Она медленно простерла вперед руку и возложила ее ему наголову.
— Мое благословение с тобой, малый мира сего, —сказала она, помолчав. — Сожалею, но мне больше нечего тебе дать. Я немогу обещать тебе покровительство или даровать красоту — для меня самой и то, идругое — недоступная роскошь. Как тебя звать?
— Так, — сказал он.
Она прикоснулась ко лбу.
— Когда-то я знала одного Така, — промолвилаона, — в незапамятные времена, в туманном далеке…
— Это был я, мадам.
Она тоже уселась на подоконник. Чуть погодя он понял, чтоона всхлипывает под покровом вуали.
— Не плачь, богиня. С тобой Так. Помнишь Така отАрхивов? Пресветлого Копейщика Така? Он по-прежнему готов исполнить любое твоеприказание.
— Так… — сказала она. — Ох, Так! И ты тоже? А я ине знала! Я никогда не слышала…
— Очередной поворот колеса, мадам, и — кто знает? Всеможет обернуться даже лучше, чем было когда-то.
Ее плечи вздрагивали. Он протянул руку, отдернул ее.
Она повернулась и схватила ее.
Бесконечным было молчание, потом она заговорила:
— Естественным путем дела в порядок не придут, нам необрести былого, Пресветлый Копейщик Так. Мы должны проложить наш собственныйпуть.
— О чем ты говоришь? — спросил он и добавил: —Сэм?
Она кивнула:
— И никто иной. Он — наш оплот против Небес, дорогойТак. Если удастся призвать его, у нас появится шанс еще пожить.
— Потому-то ты и рискнула, потому-то положила голову впасть тигра?
— Почему же еще? Когда нет никакой реальной надежды,нужно чеканить собственную. Даже и фальшивая монета может сгодиться.
— Фальшивая? Ты не веришь, что он был Буддой?
Она усмехнулась.
— Сэм был величайшим шарлатаном на людской — да и набожественной — памяти. Однако и самым достойным противником, с каким когда-либосталкивался Тримурти. Почему тебя так шокируют мои слова, архивариус? Ты жезнаешь, что он позаимствовал и структуру, и материю своего учения, путь идостижение, даже одеяние из запрещенных доисторических источников. Это былопросто-напросто оружие — и ничего более. Главной его силой было его лицемерие.Если бы мы могли вернуть его…
— Леди, святой ли, шарлатан ли, но он вернулся.
— Не шути со мной, Так.
— Богиня и леди, я только что покинул Владыку Яму,когда он отключал молитвенную машину, хмурый от успеха.
— Эта авантюра направлена была против такой огромнойсилы… Владыка Агни обмолвился однажды, что ничего подобного никогда не удастсясвершить.
Так встал.
— Богиня Ратри, — сказал он, — кто, будь тобог, человек или нечто среднее, разбирается в подобных материях лучше Ямы?
— Я не знаю, Так, ибо такого не отыщешь. Но откуда тебеизвестно, что — он выловил нам ту самую рыбку?
— Ибо он — Яма.
