аргументом
Ярые споры метят;
Ею, как тем цементом,
Сцеплено всё на свете.
* * *
Солнце с жарким азартом
В карантинную зону целится
Девятнадцатого марта —
Плюс восемнадцать Цельсия.
Миф о короновирусе
От весенней жары плавится.
Как-то всё в мире сдвинулось,
Нравится это нам, не нравится…
Candida Puella
Если б Candida Puella была столь прекрасной,
Как имя её,
Я бы любил её нежно, любил её страстно,
Любил горячо.
Я бы шептал ей: Candida Puella, конфетка,
Ты сладость любви,
Обворожи, завлеки меня в сети, детка,
В объятья свои.
Буду горланить тебе серенады мощно,
Под звук мандолин,
Буду плясать сальтареллу лихую всенощно,
Как пьяный павлин.
Всех разбужу, все задворки вселенной скучной —
Пусть под луной
Имя твоё славят добрые люди звучно
Вместе со мной.
Но отступает прочь морок мечтаний десертных,
Горькая явь
Напоминает: Candida стара и смертна,
не славь.
Я и она — потеряли мы свежесть, вроде
Всему есть предел.
Мы постарели и уже не подходим
Для сальтарелл.
* * *
Упиваясь суперлунием,
Наслаждаясь ночью ясною,
Радуюсь до неразумия
Миру светлому, прекрасному.
Ночь, действительно, волшебная:
Звуки близкие и дальние,
Перепевки птиц душевные,
Свежесть просто идеальная.
Опишу-ка на папирусе
Чувства эти поэтичные.
Где они, пессимистичные
Мысли о коронавирусе?
Живописание дневного месяца
Месяц — ловкий проныра,
И́з ночи рвушийся в день,
Полуголовкою сыра
Светит, как блёклая тень.
Днём он на самом деле —
Бледная тень себя,
Яркого, полного в теле,
Блещущего, слепя.
Днём он — не первый парень
Деревни светлых небес,
Ночью ж — как жирный барин
Против холопьих телес.
Днём он едва заметен,
Ночью — как пуп всего,
Он средь небесных отметин —
Яркости волшебство.
Ночью он роматичен,
Днём — будто приземлён.
Ночью он поэтичен,
Днём незаметен он.
Всё же его, дневного,
Бледного, как печать,
Стоит снова и снова
Ярко живописать.
О прекрасном
Вы прекрасны, спору нет,
Наши тысячи Джульетт,
Пенелоп, Елен, Изольд —
Здешних и из Верхних Вольт;
Скарлетт, Тэсс, Кристин, Татьян,
Лар, Офелий, Роз, Ульян,
Анжелик и Эсмиральд —
Наших и с далёких Мальт;
Герд, Эмилий, Лиз, Светлан,
Насть, Мерседес, Джейн, Оксан,
Фрид, Ларис, Екатерин
Из далёких палестин;
Мирослав, Наин, Людмил,
Ефросиний, Эльз, Камилл,
Ян, Наташ и Феридэ —
Местных и с Улан-Удэ.
Василис, Алис, Кармен,
Ольг, Марий, Софий, Ирэн,
Анн, Агат и Маргарит —
С близких улиц, дальних стрит.
Вы прекрасны, спору нет —
Ярче тысячи планет;
Вы весной — сама весна;
Вы как сладкий отблеск сна;
Вы нежнее сотен лун —
Каждый взгляд и свеж и юн;
Каждый вздох — загадка дня,
Страсти и игры огня.
Мир со всей красой его
Создан был для одного:
Чтобы каждый день и час
Мы боготворили вас.
* * *
Будто центр Вселенной нашей,
Где размякли мы, —
Плед, что нитями украшен
Тонкой бахромы;
Кресло мягкое, качалка;
Тёплый, нежный свет…
Где-то подвизалась жалко
Суета сует —
Только нам в уюте пледа
Кажется пустой
Даже мысль, что в мире где-то
Тщатся суетой.
Рэп маленьких гиппопотамов
Очень удивителен в урчании тамтама
Резвый танец ма-а-аленьких гиппопотамов.
Это вам не пляска минилебедей,
Это Гёте круче, Щелкунчика бодрей.
Милые движения — на каждых три прихлопа
Сейсмической волною доходят два притопа.
Движутся с усердием всё резче и быстрей.
Это Гёте круче, Щелкунчика бодрей.
Чувствуем, что скоро нам спастись не будет шанса,
Земля с гиппопотамами сольётся в резонансе,
Но мы не убегаем, здесь явно веселей,
Это Гёте круче, Щелкунчика бодрей.
Танец бегемотиков шагает по планете
И в него вливаются и взрослые, и дети.
Так что резонанс грозит уже грозит вселенной всей.
Это Гёте круче, Щелкунчика бодрей.
* * *
Месяц укрылся за старой сосной
Так, что его я не сразу увидел:
Вышел на улицу, глянул — ой!
Чёрт Диканьский похитил?
Снова, как в гоголевских «Вечерах…»,
Слямзила месяц нечистая сила?
Нет же, да вот он, в тёмных ветвях
Нависшей сосновой Годзиллы.
Чёрная девочка и уходящий корабль
Нам не дано утихомирить
Вселенские эксперименты.
Набросив на синицу пе́тлю,
Мы видим, как летит журавль.
Но даже в чёрном-чёрном мире
Бывают яркие моменты,
Бывает грусть простой и светлой,
Как уходящий вдаль корабль.
* * *
Я не встречу тебя нежданно
В той сверхпустоте Эридана,
Где всегда одиноко и грустно,
Потому как нелепо сверхпусто.
Не столкнутся наши кометы
И в Туманности Андромеды —
Далека та галактика очень,
И для встречи не хватит ночи.
Не мечтать и о встрече бренной
На далёком краю Вселенной.
Да и нам это всё не надо,
Так как ты пребываешь рядом…
* * *
Тепло сегодня, только всё же
Предощущение зимы
И раздражает, и тревожит
Лес и окрестные холмы.
Октябрьским солнцем не согреешь
Дубовой рощи кружева,
Вот и становится бурее
Недоопавшая листва.
Ночей холодная промозглость
И серость лунной полутьмы
Вгоняют глубже лес в тревожность
Предощущения зимы.
* * *
Не каждому Дантесу удаётся
В истории остаться Геростратом,
Став душегубцем, оставаясь гадом,
Задув поэзии российской солнце.
Соавтор пасквилей, что никого не красит,
Заезжий неуч, прихвостень бесовский.
К тому же утверждают, что и вовсе
Дантес в момент дуэли был в кирасе.
Разверзлись ли пред ним ворота ада,
Пред этим воплощеньем Герострата?
Для нас не важно знание об этом,
Но он виновен в гибели поэта.
* * *
Цветок нарцисса был чертовски
Вынослив, стоек и силён.
Почти как Николай Островский,
Был трудностями закалён.
За те недолгих две недели,
Что нас он радовал собой,
Узнал он солнце и метели
И слаженно, и вразнобой.
Пусть мартовское солнце слабо —
В плюс восемнадцать — жгло его,
Но минус семь — мороз на славу,
И для цветов — не баловство.
А он всё выдержал и дальше
Пока что радует меня.
Но я волнуюсь за страдальца:
Мороз продержится три дня.
* * *
Трассеры несущихся машин
Очередью рассекают темень
В этой самой тихой из тишин,
Где застыло дремлющее время.
Организмом включен звукофильтр,
Некий отсекатель автошума:
Я не слышу дребезжащий «т-р-р» —
Слышу звёзд мерцающие думы;
Слышу месяца шуршание в ветвях
Заслонивших
