расходится внизу корнями, будто щупальцами.
Чуть сильнее прижимаю ладонь к экрану и стараюсь не шевелиться. Да что там, я практически не дышу. Пришло время проверить статус Внешности.
Пока динамик надрывно тянет финальную строчку гимна, на экране возникает, мой эйдос2.
Эйдосом мы зовём идеальный образ человека, заботливо смоделированный Регентством. Другими словами — эталон, к которому должны стремиться все жители города.
Так что каждое утро с экрана на меня взирает моя идеальная копия, которую я ещё в детстве окрестила Зефиркой за её пышные формы.
Интересно, а другие люди дают имена своим эйдосам? Наверное, нет, ведь эйдос всего лишь бездушная программа, которая ничего не чувствует.
Наше дело маленькое — изо дня в день запускать сканер и проверять статус Внешности. Потому что, если однажды твоя ладонь не коснётся сканера, за тобой незамедлительно придут.
Обмануть сканер тоже не получится. Говорят, некоторые пробовали — и воду пили, и одежды надевали пять слоёв, только всё это бесполезно, потому что сканер — не какие-нибудь там часы, а сложный механизм. Он сканирует тело целиком, высчитывая, сколько в организме воды, жировой массы, объёма мышц.
У особенных, ясное дело, с параметрами всё в порядке, а вот стандартным и дефектным приходится хуже.
Я дефектная и мои показатели вообще на грани. Меня держит на плаву Порог Веса, благослови его, эйдос, иначе давно бы угодила в испорченные, а, как известно, им одна дорога — на Утилизацию.
Что с ними там делают, никто не знает, но назад ни один не вернулся.
Однажды за моей соседкой Джуси явилась Полиция Внешности… Случилось это около года назад. Я тогда только-только перешла работать в Хранилище и как раз возвращалась со смены в свой отсек.
На улице стояла удушающая жара, и я предвкушала, как приму прохладный душ, закажу ужин и возьмусь за новую книжку, отбитую накануне в библиотеке в неравной схватке с упрямой старухой.
Внезапно дверь слева открылась и на пороге появилась Джуси в сопровождении двух полицейских, от которых невыносимо воняло по́том. Джуси рыдала навзрыд и всё повторяла, что это какая-то ошибка — мол, она дефектная. Но они её не слушали.
Тогда-то Джус и бросилась ко мне, умоляя о помощи, как будто я могла помочь… Всё что я успела — прошептать, что мне очень жаль.
Один из сопровождающих, лысый такой, достал из кармана измятый носовой платок. Я наивно решила — для Джуси, совсем забыв, что в Полицию отбирают начисто лишённых сострадания. Полицейский может быть таким же дефектным, как и ты, но между вами будет настоящая пропасть, потому что он получает дотации от Регентства.
Так вот, сотрудник Полиции вытер пот со лба и, толкая Джуси вперёд, оглушительно заржал. Смех его походил на лай собаки, до сих пор мороз по коже. Наверное, мне стоило сразу же войти в свой отсек и дело с концом, но я продолжала стоять столбом и смотреть, как жизнь Джуси рушится на моих глазах.
У лестницы она обернулась.
Во взгляде её кроме страха была обречённость. Так смотрит маленькая дворняжка, прежде чем огромные бродячие псы разорвут её на части.
Стоит ли говорить, что больше Джуси никто не видел?
А мне с тех пор почти каждую ночь снятся жуткие кошмары, в которых она обвинительно тычет в меня пальцем или Полиция приходит уже по мою душу.
— Доброе утро, Кара! — здоровается Зефирка, широко улыбаясь во все свои тридцать два ровных и белоснежных зуба.
Вздыхаю, потому что мои совсем далеки от идеала — желтоватые, хотя я их чищу дважды в день, так ещё и передние выпирают вперёд. Сейчас уже меньше, а вот в младшей группе Питомника меня из-за этого даже сусликом называли.
Вглядываюсь в такие знакомо-незнакомые черты Зефирки, наверное, в тысячный раз, и всё равно дух захватывает. Это я и не я одновременно.
Вот моя родинка на левой щеке, и глаза всё те же — цвета болотной тины, хотя и блестят как-то по-особенному, волосы тоже мои — золотисто-коричневые, словно опавшая по осени листва в парке.
На этом наше сходство, пожалуй, заканчивается… Стоит Зефирке пошевелиться, как каждая складочка на её внушительном теле тоже оживает и колышется, словно желе.
У меня так никогда не бывает, потому что моё тело — сплошные кожа да кости… На лице Зефирки ни одного прыщика и вместо острых выпирающих скул — пухлые румяные щёки, а образ дополняют неприлично длинные ресницы — кажется, если такими моргать быстро-быстро, можно даже взлететь.
Мы будто близняшки, только она — особенная, а мне достались жалкие ошмётки общих генов. Чем дольше я на неё смотрю, тем сильнее ненавижу, потому что мне никогда не стать ею.
— Давай просканируем твоё тело? Возможно, именно сегодня твои показатели окажутся идеальными?
В тоне Зефирки чудится скрытая усмешка, хотя понятно, что программы не ухмыляются.
— Пошла в задницу! — шиплю так тихо, чтобы микрофон над потолком ничего не записал, а то ещё из Комитета по борьбе с Неугодными пожалуют, посчитав, что я сомневаюсь в Законе о Внешности.
— Давай просканируем твоё тело? Возможно, именно сегодня твои параметры окажутся идеальными? — механически повторяет Зефирка.
От набившего оскомину вопроса меня берёт злость — как будто у меня есть выбор!
Даже особенным приходится мириться с каждодневным ритуалом, правда, их результаты всегда на высоте… Им вообще повезло. Живут себе и в ус не дуют — все высокие посты в Регентстве или прибыльный бизнес — их.
Стандартных обычно направляют в интеллектуальные профессии — учителя, учёные, врачи, ну или они становятся музыкантами, телеведущими и писателями.
А мы, дефектные, выполняем самую чёрную и примитивную работу, и не так уж важно, что мозгов у тебя может быть больше, чем у дюжины особенных. Хотя иногда, бывает, везёт и работа достаётся не самая худшая. Мне вот повезло.
Покидая Питомник в свои шестнадцать, я по всем правилам прошла обязательное Глобальное Тестирование на профпригодность и меня порекомендовали на работу в Музей. Скомканная бумажка с результатами до сих пор валяется где-то в ящике стола.
Сухим канцелярским языком Центр Занятости уведомил, что несмотря на великолепные знания, статус дефектной не позволяет мне учиться в университете.
Вот так красиво мне и дали отворот-поворот.
Не знаю, на что я вообще рассчитывала? Что мои великолепные знания заставят комиссию сделать исключение и позволить дефектной поступить в университет?
Наверное, где-то в глубине души я и правда верила в чудо. Впрочем, мне грех жаловаться — работать протирщиком в Музее куда лучше, чем подметать улицы, скрести
