фотографий: Лянча, Феррари, снимки, подписанные известными на весь мир гонщиками. Была там и фотография Марио и Барта в балетной школе — оба в черных водолазках и серых трико. Этот снимок Томми изучал с комком в горле. Он никогда не знал Марио таким юным.
Вдруг Барт резко отодвинул фотографии в сторону, приобнял Томми и осторожно, на пробу, погладил.
— Ммм?
Такой поворот не стал для Томми неожиданностью. Барт вел к этому — мягко, но настойчиво — с самой первой их встречи. И своим визитом Томми выразил как минимум молчаливое согласие. Весь этот день — с его напряжением и азартом соревнования — был своеобразной прелюдией. Весь этот день они заводили друг друга взглядами, прикосновениями, каждым словом. И сейчас Томми вздрагивал от возбуждения, разжигаемого энергией Барта, его видом, его грациозностью, его горячим дыханием на своей щеке.
— Ты знаешь, что я хочу тебя, — тихо проговорил Барт ему на ухо, — и я видел, как ты на меня смотришь. Идем в постель.
Томми не отодвинулся ни на дюйм, но Барт ощутил его неуверенность.
— В чем дело? Ты не наивен… ты отлично знал, чего я хочу.
— Да, — пробормотал Томми. — Просто…
Он и сам не знал, что собирается сказать, пока не услышал собственные слова.
— Мне неудобно делать такие вещи за спиной Марио, вот и все.
Барт положил руки ему на плечи и мягко развернул.
— Послушай, Том. Ты знаешь, что я к тебе чувствую, так что можешь решить, будто я сочиняю все это, чтобы затащить тебя в кровать. Я знаю, что ты испытываешь к Мэтту. Я знаю, что ты его любишь. Это и слепому ясно. Я не смогу встать между вами. Среди наших такие отношения — редкость. Черт, такие отношения и в браке нечасто встретишь. Когда двое любят друг друга, заботятся друг о друге, остаются друзьями и партнерами даже вне постели. Ваши чувства это нечто особенное, люди мечтают о таких — и далеко не только гомосексуалы. Это редко встречается. Я думал, что такое было у меня с Тони Роджерсом. Но ошибался.
На секунду на лице его мелькнула горечь.
— Но есть одна вещь, которая с такими… отношениями не проходит. Ты не можешь притвориться, будто они то, чем не являются. Они не равноценны браку.
— Да знаю я, — Томми, смущенный, отвернулся.
— Правда? Я не уверен. Все эти тревоги о честности и целомудрии… они для подростков, у которых еще молоко на губах не обсохло, и для мам и пап, растящих детишек. С мужчинами это не работает. С женщинами — возможно, я не знаю. Но для мужчин такое ничем хорошим не кончается. Если вы пытаетесь изображать беззаветную преданность, больше ни на кого не смотреть и закатывать сцены ревности, то закончите тем, что друг друга возненавидите. Я знаю, потому что сам сел в такую лужу. Нельзя принадлежать друг другу в этом смысле. Ты являешься его собственностью не больше, чем он — твоей. Я хочу тебя. Все просто. Ты правда думаешь, что от Мэтта убудет? В конце концов, я тоже его друг, и я его люблю. Но что это меняет?
И внезапно до Томми дошла логика его слов. Он без четкого осознания понимал, что должен держаться подальше от дел Марио со Сью-Линн. Это было частью того, что они всегда знали. Я не могу падать за тебя.
Теперь Томми понимал, что не имело бы значения, если бы Марио в самом деле взял Джека Чандлера в постель… Вернее, это имело бы ровно столько значения, сколько значило для самого мальчика. А для мальчика это означало бы немало, и в конечном итоге, решил Томми, потому Марио этого и не сделал. Но, так или иначе, это нисколько не затронуло бы их с Марио отношений. Совершенно ничего — теперь Томми знал точно — не могло встать между ними. Секс был лишь частью целого — важной, разумеется, но без каких-либо привязок к супружеской верности. Верность не имела к тому, что между ними происходило, ровно никакого отношения. Он был взрослым, и больше не было причин согласовывать свои нужды и желания с Марио.
Барт сидел тихо, позволяя ему все обдумать, не склоняя к решению ни словом, ни касанием. И все-таки Томми чувствовал, что Барт одинок, что несмотря на всю свою огромную славу — или, возможно, как раз из-за нее — он в каком-то смысле куда менее свободен, чем Томми. Слишком мало было людей, которым он мог довериться.
Разумеется, эротическая тяга имела место. Но это было также искреннее предложение дружбы, доверия, взаимной симпатии.
Томми повернулся и со смехом обнял Барта. И хотя это была не его инициатива, он смутно ощущал, что происходящее, помимо внешних мотивов, ознаменовывает взросление, объявление себя независимым — даже от той любви, которая, как он знал, навсегда останется самой важной в его жизни.
— Конечно, — сказал он, притягивая Барта ближе. — Идем в постель.
ГЛАВА 12
Барт отвез его в мотель очень рано. Когда они подъехали к зданию, Томми увидел свою машину. Что ж, по крайней мере, Марио уже вернулся. Барт наклонился к Томми, но было уже светло, и на большее он не решился.
— Приеду на урок через пару дней. Передавай Марио привет.
Томми бесшумно открыл дверь своим ключом, не желая будить Марио. Не то чтобы его волновало, что тот узнает о ночных событиях — рано или поздно Томми намеревался все ему рассказать — но Марио неважно спал в последнее время.
Однако прямо за дверью Томми с размаху налетел на какую-то вещь, которой вчера там не было. Когда глаза его привыкли к полумраку, он обнаружил, что перед ним стоит раскладушка, а на ней спит очень маленькая девочка с темной копной кудряшек на голове. Под боком у девочки лежала желтая плюшевая утка.
— Не волнуйся, — сказал Марио. — Она не проснется. Когда дети
