Ознакомительная версия. Доступно 41 страниц из 205
«Нервозность» Ната, а также Карла и Адольфа в Неаполе стала исключением и ошеломила остальных членов семьи[136]. Хотя они часто писали об антисемитизме, сопровождавшем революцию в частях Центральной Европы, другие мужчины-Ротшильды, похоже, никогда не ощущали его на себе напрямую. Более того, Джеймс больше беспокоился из-за того, что, если начнется война, его могут арестовать как немецкого шпиона, в то время как его жена так же боялась за достоинство Джеймса, как и за его жизнь. Она высокомерно рассказывала Шарлотте, как новый французский министр внутренних дел Луи-Антуан Гарнье-Пажес «всегда называет нашего дядюшку просто „Ротшильдом“ без префикса» (то есть не называет его «бароном» и не добавляет к фамилии «де»), — другие революционеры, например Ламартин, отнюдь не проявляли такого неуважения. Другие члены семьи находили неловкий и застенчивый (зачастую с оглядкой назад) символизм революции слегка комичным. Маркс не единственный подозревал, что история повторяется, но чаще в виде фарса, чем в виде трагедии. Бесконечные иллюминации в Париже, обрядовые посадки деревьев и, главное, вычурные ритуалы в неоклассическом стиле с участием одетых в белое девственниц казались нелепыми, особенно английским Ротшильдам.
16.4. Неизвестный автор. Сцена на баррикадах 18 сентября: «Что происходит в моем доме?» (18 сентября 1848 г.)
На самом деле угроза для их собственности страшила Ротшильдов больше угрозы для их жизни. Помеченные для грабежа особняки и разорение виллы Соломона в Сюрене — заодно с виллой Луи-Филиппа в Нейи — стали лишь первыми наглядными примерами такой угрозы[137]. Кроме того, отмечались попытки поджога железнодорожных станций и мостов, относящихся к Северной компании. Пасхальные выборы в Учредительное собрание убедили Ната в том, что больше нет опасности «кровопролитной революции», но он еще ожидал, что «наши кошельки» «будут истекать кровью». В апреле ходили упорные слухи о том, что улицу Лаффита разграбят; а через месяц, накануне решающих «июньских дней», Гюстав описывал появление на стенах города «листовок с указанием, где грабить; упоминается, что у нас есть 600 млн франков». И во Франкфурте — несмотря на уверения в обратном со стороны более умеренных революционеров — собственность Ротшильдов была «отмечена» для нападения. В трех отдельных случаях разбили окна Амшеля, и он из предосторожности отправил «большую часть нашего движимого имущества» в Брюссель и Амстердам, пока не смог убедиться в том, что «к частной собственности проявят уважение». В Вене рабочие, строившие в мае баррикады у дома Гольдшмидтов, ограбили его. Естественно, Ансельм и Нат приняли некоторые меры предосторожности, например отослали в Лондон на хранение серебро и фарфор.
Вторую угрозу для собственности Ротшильдов представляла ее возможная официальная конфискация революционными режимами — либо в виде экспроприации, либо в виде тяжелого прямого налогообложения. Едва ли они принимали всерьез заверения того сорта, которыми 18 марта осыпал их помощник Бляйхрёдер из Берлина — «совершенно нечего бояться за частную собственность». Они трезво оценивали ситуацию, учитывая очевидную опасность того, что «умеренных» вроде Кампгаузена и Ганземанна могли сместить со своих постов более радикальные политики. Как выразился Джеймс в апреле, «они не тронут ни одного волоска на вашей голове, но будут все больше давить до тех пор, пока у вас нечего будет есть». В Вене, судя по яростным нападкам на Ротшильдов в прессе, можно было предположить намек на конфискацию их фабрик, если там не поднимут заработную плату и не улучшат условия труда. И в Венеции при республиканском режиме Д. Манина соляному заводу Соломона грозила конфискация.
Конечно, самая серьезная угроза официальной экспроприации существовала в Париже, где уже в марте начали обсуждать радикальную меру, задуманную еще до революции, — планы национализации железных дорог. Утверждали, будто железнодорожным компаниям не удалось выполнить свои обязательства по плану 1842 г.: недооценив стоимость железнодорожного строительства и больше занимаясь жульническими спекуляциями с акциями, они даже не сумели выплатить государству все деньги по концессионным соглашениям. Несомненно, финансовое положение железнодорожных компаний весной 1848 г. было шатким. Так, Северная компания была должна государству от 72 до 87 млн франков, выплатить которые она была не в состоянии; такие огромные долги без труда могли оправдать ее национализацию. Необходимо заметить, что Нат относился к национализации вовсе не враждебно — железные дороги никогда его не привлекали. Поскольку акции компании котировались всего по 212, а железнодорожные рабочие неоднократно не исполняли приказы своих десятников и мастеров — и даже «новых властей», требовавших посадить перед всеми главными вокзалами «деревья свободы», — ему не терпелось от них избавиться. Но Джеймс был совсем не готов отдавать главную опору своей растущей промышленной империи. В отличие от тех компаний, чьи линии еще не были сооружены, Северная железная дорога уже приносила деньги за грузоперевозки и пассажирские перевозки, и революция не слишком на них повлияла.
Что касается состояния Ротшильдов, самой серьезной угрозой для него были государственные ценные бумаги, резко упавшие в цене в первые недели существования новой республики. В таблице 16 а показано пагубное действие революции на некоторые основные ценные бумаги, находившиеся во владении пяти домов Ротшильдов. Хотя в общем цены переживали падение с начала экономического кризиса в 1846 г., если не раньше, с февраля по апрель 1848 г. они пережили катастрофический крах.
Таблица 16 а
Финансовый кризис 1846–1848 гг.
Примечание: Цены на британские и французские бумаги приводятся по еженедельным заключительным ценам акций по лондонским котировкам; австрийские цены — ежемесячные заключительные цены по котировкам во Франкфурте; римские цены — средние цены по парижским котировкам.
Источники: Spectator, Heyn, Private banking, Felisini, Finanze pontificie.
Как мы видели, Джеймс придерживал у себя новые трехпроцентные рентные бумаги на сумму около 170 млн франков, выпущенные в предыдущем году. В апреле их рыночная цена составляла меньше половины того, что он за них заплатил. Тем не менее по договору он по-прежнему обязан был в ноябре возобновить выплаты французскому казначейству (речь шла о сумме, равной примерно 10 млн франков в месяц, на протяжении двух с лишним лет). Вдобавок к этим тяжелым потерям, вполне вероятна была большая задолженность по счету векселей: как выразился Нат, «у нас векселей на 16 млн франков, но Бог знает, сколько из них будет оплачено». Поскольку трудности переживали даже такие крупные банки, как банк д’Эйхталя, перспективы выглядели мрачными. Кроме того, Парижский дом задолжал около 10 млн франков железнодорожным компаниям, в том числе Северной, Страсбургской линии и Ла Гран-Комб. Слишком много активов составляли обесценивающиеся акции и векселя; подходил срок выплат по многим задолженностям. На одной карикатуре 1848 г. Ротшильд, похожий на домового, наклоняет биржевые весы к своей выгоде, в то время как над ним проходят демонстрацией студенты со знаменем, призывающим к отмене всего, «кроме студентов» (см. ил. 16.5). На самом деле в тот период Ротшильды несли большие убытки.
Ознакомительная версия. Доступно 41 страниц из 205
