пока у тебя ремонт в квартире был, ты сдружилась с одной бабушкой, что в подъезде сидела. Можешь у неё кое-что спросить?
– Конечно, – ответила тёща. – Для тебя – всё что угодно.
– Выясни, сколько она получала за работу консьержа в нашем подъезде, – попросил я.
Муся исполнила мою просьбу и вечером того же дня дала мне ответ, что консьержи в нашем доме получали тысячу рублей за смену.
Я сделал ещё один звонок – Александру, живущему в последнем подъезде, где было не десять квартир, как у нас, а двадцать. Так вот он в месяц платил по три тысячи рублей, а я платил четыре.
Дальше была простая арифметика. С трёх подъездов Катя имела ежемесячно по сто двадцать тысяч рублей и с двух крайних – ещё сто двадцать. Итого двести сорок тысяч рублей. Пять консьержей за месяц в качестве зарплаты получали от неё сто пятьдесят тысяч рублей. Причём получали наличными – без вычетов налогов, без росписей в ведомости и прочего. Через руки Кошкоедовой только по консьержам проходило почти три миллиона рублей в год.
Единственными документами, подтверждающими эту аферу, были квитанции с печатью ТСЖ. Я посмотрел на лежащий передо мной листок с цифрами и прошептал:
– Она дура, сказочная дура.
Я отложил листок в сторону, пододвинул клавиатуру и быстренько нащёлкал заявление на имя главбуха нашего ТСЖ с просьбой вернуть мне сорок тысяч рублей, уплаченных ранее в качестве платы за консьержа. Отпечатал его в двух экземплярах и спустился вниз, в диспетчерскую.
Там, развалясь в кресле, сидел Кац собственной персоной. Став председателем правления, он приходил в диспетчерскую к девяти утра и до самого вечера пил чай, рассказывая Кате, управляющему и диспетчерам истории из своей жизни, поучая всех уму-разуму. Досталось и мне от него.
– Вот вы за то, чтобы везде была законность и порядок, – обращаясь ко мне, начал Кац, похлёбывая из стакана круто заваренный чай. – А ведь в России никогда так не жили и жить не будут. Всегда кто-то мог нарушать, а кто-то не смел.
– Здравствуйте, товарищи, – сказал я и протянул заявления Катерине. – Зарегистрируйте. И поставьте входящий номер на моём экземпляре тоже. Я его заберу.
Между тем Самуил Иванович продолжал:
– Я когда был молодой, ещё моложе вас, со мной один случай произошёл. Еду я в субботу (а дело было за Рублёвкой), вдруг меня обгоняет «мерседес» и по встречке шпарит дальше. Я подумал, что так можно, и тоже по встречке, вслед за ним. А за поворотом меня гаишник останавливает и штрафует. Я ему говорю, что вот передо мной же «мерс» по встречке ехал, и никто его не остановил. А он мне отвечает, что этот «мерседес» может по встречке ездить, номера у него какие-то особенные.
– Вы это мне зачем рассказываете? – перебил я словоохотливого Каца.
– Затем, чтобы вы поняли, что в России есть закон и есть люди, которые над законом, – нравоучительно ответил мне Самуил Иванович.
– Из вашего рассказа я понял только то, что вы на пустом месте получили штраф, – усмехнулся я.
В это время Катя зарегистрировала во входящих моё заявление и, успев его прочитать, хотела было что-то сказать:
– Так это…
– Мне некогда, – я выхватил из её рук свой экземпляр. – Дадите мне ответ. А я болею, нехорошо мне.
– Чем болеете? – участливо спросил Кац.
– Подозрение на коронавирус, – буркнул я, направляясь к выходу.
Самуил Иванович закашлялся и пролил на себя из кружки горячий чай. Затем он вскочил и, стаскивая с себя пиджак, закричал:
– Вы серьёзно?!
– Да пошутил я, пошутил, – ответил я, стоя в дверях. – Результаты на ковид отрицательные. Это всего лишь приступ туберкулёза, который я получил на урановых рудниках в Чехии.
Не успел я подняться к себе в квартиру, как зазвонил телефон. Из трубки мне сказали:
– Здравствуйте, это вас из диспетчерской беспокоят. Вы не могли бы к нам подойти?
– Я был у вас несколько минут назад, – произнёс я. – Что-то срочное? Пожар? Наводнение? Эпидемия ящура?
– Нет, – ответила трубка, – с вами хочет побеседовать Самуил Иванович.
– О, у него появился личный секретарь? Растёт наш старикан, растёт, – рассмеялся я. – К сожалению, я не могу сейчас подойти. Если надо, пусть позвонит. Мой номер у него есть.
Я повесил трубку. Из кухни выглянула жена Леночка и подозрительно спросила:
– Что происходит? Чего у тебя такая счастливая и загадочная физиономия?
– Сегодня самый лучший день, пусть реет знамя над полками. Сегодня самый лучший день, сегодня битва с дураками, – фальшиво пропел я.
– И кто у нас сегодня дураки? – поинтересовалась она.
– Наше ТСЖ, – отрапортовал я.
– Ты же говорил, что ТСЖ тебя не интересует и чтобы они сами разбирались со всем, – укоризненно сказала жена.
– А чего они дразнятся? – протянул я. – В общедомовом чате уже который день мои косточки моют. А я натура ранимая. Меня хвалить надо, а не ругать.
И, будто в подтверждение моих слов, пришло сообщение от Дуровой со скриншотом страницы чата, где Кац демонстрировал моё заявление и поливал меня на чём свет стоит.
Ответ на своё заявление я получил на следующий день. Бумажку мне принесла диспетчер.
– Вам хоть доплачивают за подработку письмоносцами? – спросил я, подписывая второй экземпляр ответа.
– Нет, – коротко произнесла женщина.
– А чай-то председатель с собой приносит или ваш хлебает? – продолжал интересоваться я.
– Мы его своим угощаем, нам чая не жалко для начальства, – ответила диспетчер.
– И это правильно, – похвалил я её. – Вы ему покрепче заваривайте. Пусть привыкает к чифирчику.
– Вадим Николаевич, а правда, что вы туберкулёзом болеете? – уточнила женщина.
– Неправда, – сказал я. – От туберкулёза меня вылечили в Марокко, но при лечении в свою очередь заразили тропической лихорадкой. Точнее, её разновидностью. Болезнь очень редкая, названа по имени открывшего её доктора – шараповка. Был такой хирург – Владимир Иванович Шарапов. Может, слышали? Страшная болезнь. Как увижу, что кто-то ворует или обманывает людей, так меня сразу шарашить и колотить начинает, пятнами покрываюсь и потею страшно. Но что примечательно, температура остаётся тридцать шесть и шесть.
Диспетчер посмотрела на меня дикими глазами и бочком выскользнула за дверь. А я надел очки и прочитал то, что мне прислала Кошкоедова. В ответе она сообщала мне, что, согласно должностным инструкциям, не обязана обеспечивать функционирование службы консьержей и отвечать за оказанные ими услуги.
– Ну вот, – рассмеялся я, – деньги берёт, а отвечать за услуги не хочет.
Тут же, не отходя от компьютера, я написал претензию всё с той же просьбой вернуть мне деньги, приплюсовав к ранее заявленной сумме ещё десять тысяч за моральные страдания.
Претензию я отнёс
