суток. Возможно, именно поэтому наши прапрадеды так редко встречали представителей маленького народца, а в тех исключительных случаях, когда это всё же случалось, они приписывали увиденное игре воображения – ведь очень легко напридумывать себе чего-нибудь, увидев причудливые тени под кустами. И не забывайте, что не все могут видеть маленький народец; даже если бы сейчас гномы встречались так же часто, как в стародавние времена, немногие знали бы об их существовании. Можно сказать наверняка, что взрослые люди не видят гномов. «Почему?» – спросите вы. Я вынужден ответить, что всё это из-за того, что взрослые люди выросли. Головы у них сидят высоко, подобно верхушкам деревьев, и в этом-то всё дело – ведь когда мы малы, мы ниже и ближе к земле, и поэтому нам легче разглядеть её обитателей. Но и не все дети могут (или могли бы) увидеть гномов. В детстве я видел гнома всего один раз, и именно тогда, когда меньше всего ожидал его увидеть. А ещё одна причина состоит в том, что взрослые гораздо сильнее оторвались от природы, чем дети. Взрослые всегда слишком заняты своими делами и заботами; им нет никакого дела до травы, деревьев и журчащих ручейков. Но даже если бы мы с вами стояли на берегу Причуди тем майским вечером, и знали, что где-то здесь, сейчас вдоль берега шагают два гнома, я очень сомневаюсь, что мы смогли бы хоть на мгновение увидеть Меума и Тысячелиста.
* * *
Стемнело. Журчание ручья становилось громче, в воде плескались и резвились рыбёшки; лёгкий ветерок, шелестевший в густой прибрежной листве, звучал как-то невесело и даже тревожно. Как обычно, впереди шагал Меум, опираясь на крепкий ивовый посох и с котомкой за плечами. Прибрежные кусты становились всё более и более редкими; Причудь извивалась и петляла теперь среди широких лугов, а на её берегах время от времени встречались безвершинные ивы. В полумраке эти деревья напоминали скрюченных старичков с опущенными головами и густыми бородами.
На воде под одной из таких ив появились круги, и гномы увидели, как к их берегу плывёт что-то округлое и тёмное. Гномы тут же бросили свою поклажу, потому что не знали, что это за зверь. Но через мгновение они услышали негромкий приятный свист и поняли, что это выдра. Выдра забралась на корягу, торчавшую из воды неподалёку от гномов, и встряхнула хвостом, сгоняя воду. У этого зверька была забавная мордочка – широкая, с глубоко посаженными весёлыми глазками. Когда Меум шагнул вперёд, чтобы получше разглядеть выдру, зверёк услышал слабый шорох, тут же насторожился и весь подобрался, готовый скользнуть обратно в воду, но, увидев гномов, с удивительной ловкостью шмыгнул на берег.
– А-а, гномы! Вот это сюрприз, – произнесла Выдра. (Кажется, с гномами дружили все обитатели ручья.) – Сначала вы меня напугали – я не сразу поняла, кто здесь. Что же вы делаете так далеко от Дубовой заводи?
И гномам снова пришлось рассказать всю историю своего путешествия в поисках Морошика.
Выдра внимательно выслушала их, а потом ответила:
– Думаю, я могу вам помочь, гномы. Вот только одного я никак не пойму: почему вы так долго добирались сюда от Дубовой заводи? Чтобы доплыть оттуда до Мшистой мельницы, надо всего десяток раз взмахнуть хвостом!
– Как бы не так! – воскликнул Тысячелист (немного грубовато). – Мы шли на вёслах несколько часов и, должно быть, поднялись вверх по ручью на много миль!
Выдра была тактичным зверьком и сменила тему.
– Жаль, что вы лишились лодки; вы потратили столько времени и сил, чтобы её построить. Не буду скрывать: пешком вы не скоро доберётесь до Во-роньего леса, да и Морошика там может не оказаться. Я не удивлюсь, если узнáю, что он ушёл к Истоку Причуди, а путь туда неблизкий даже для меня.
– Это неважно, – упрямо сказал Меум. – Мы всё равно доберёмся туда, сколько бы времени это ни заняло, – даже если нам придётся зимовать в верховьях ручья.
– Что ж, гномы, ваше упорство достойно восхищения. Желаю вам удачи! Я не бывала у истоков Причуди, ведь в верховьях ручья нет рыбы, даже гольяна. Но я знаю наверняка, что за лесом и вплоть до старого каменного моста рыба в ручье есть, а уж дальше моста я никогда не заплывала. Но берегитесь Вороньего леса!
Когда Выдра уплыла, Меум прошептал:
– Хотел бы я, чтобы обитатели ручья прекратили болтать об этом Вороньем лесе. Я не боюсь ни жутких великанов, ни тёмных чащоб. Я люблю лес; почему же мы должны его бояться?
Но через секунду оба гнома замерли на месте. Издали, откуда-то с верховий Причуди, где, вероятно, располагался Вороний лес, донёсся пронзительный вой, тут же утонувший в полной тишине. Даже ивы, казалось, задрожали от страха, и оба гнома были очень напуганы. Это был вой лесной собаки – вой, который им ещё не раз придётся услышать во время путешествия.
Затем послышался тихий стук. Тысячелист вздрогнул и схватил Меума за руку:
– Что это?
– Н-не глупи, – заикаясь, произнёс Меум, – эт-то всего лишь мои з-з-зубы. Да и т-т-твои бы т-т-тоже с-с-стучали, если бы т-т-тебе было чем с-с-стучать.
– Ох, я боюсь, – застонал Тысячелист, – я боюсь, Меум! Давай вернёмся к Вьюнку в Дубовую заводь!
– Уф! – сказал Меум, пытаясь совладать с зубами. – Чего нам бояться лесных собак? Они никогда не причиняли нам вреда у Дубовой заводи. Ты можешь отправляться домой, коли хочешь, но я иду дальше.
По правде говоря, как раз в этот момент Меум думал о том, как хорошо было бы оказаться сейчас в их родной пещере в корнях старого дубового дерева, лежать у очага и смотреть, как тлеют в огне угольки. Но об этом он помалкивал.
Гномы тихо стояли в сырой траве, вглядываясь в темноту в направлении верховий ручья. Над ними склонились ветви старой ивы, её густая крона шелестела, узкие изящные листья свисали вниз, и из-за них время от времени робко выглядывали звёзды.
Вой раздался вновь; на этот раз он был слабее, и оттого казался ещё более ужасным; точно так же исследователи северных пустошей испытывали самый жуткий страх именно тогда, когда слышали волчий вой, находясь в сосновых перелесках.
– Уф! – снова выдохнул Меум. – Лесные собаки не едят гномов летом, только зимой, когда непросто раздобыть пропитание. Сейчас у всех достаточно еды; лесная собака охотнее полакомится сочным молоденьким зайчонком, чем костлявым старым гномом без единого зуба.
– Или с длинной жидкой бородёнкой, – язвительно вставил Тысячелист.
Бесшумно пролетел филин, поворачивая большую голову; его глаза горели как фонари. Филин на
