а проложит путь вдоль моря. Ей совсем не хочется столкнуться с лицом смерти.
Доменика повернулась на бок, пытаясь уснуть. Она устала думать и с облегчением закрыла глаза. Облизав губы, она почувствовала сахар от bombolone. Она еще раз облизала губы и уткнулась лицом в подушку. Уже засыпая, она вдруг поняла, что это вовсе не сахар. Это сладкий привкус поцелуя Сильвио Биртолини.
* * *
– Доменика! – крикнула из окна Нетта. – Возьми два ведра. Для меня и для синьоры Паскарелли.
Доменика задрала голову и помахала матери.
– Да, мама. – Она была рада, что после неприятностей с Анибалли мать с ней заговорила, пусть и всего лишь для того, чтобы отправить за водой.
– Я приготовлю омлет к твоему возвращению, – пообещала мать перед тем, как закрыть ставни.
Вместо того чтобы взять ведра, Доменика помчалась обратно в дом и взбежала по лестнице. Найдя мать на кухне, она подлетела к ней и обняла.
– Прости меня, мама.
Нетта прижала дочь к себе и поцеловала в макушку.
– Теперь беги.
Доменика мигом спустилась с лестницы. За воротами она сняла со столба деревянные ведра и уже собралась нести их к променаду, как вдруг увидела на земле сверток.
Она поставила ведра на землю и подняла его. Сверток предназначался ей! Синьорине Кабрелли. Она осторожно вскрыла лежащий сверху конверт и нашла там записку.
Cara[58] Доменика,
Ты хороший друг. Спасибо тебе. Дон Карини освятил regalo[59].
Синьора Вьетро и Сильвио
Маленький подарок, завернутый в лоскуток ткани, был примотан к свертку лентой. Она развязала ленту и отложила подарок в сторону. Развернула сверток и увидела свой фартук.
Фартук оказался абсолютно чистым, без единого пятнышка крови. Даже заплатки стали чистыми! Доменика надела его через голову, застегнула пуговицу и засунула руки в карманы. От выглаженной ткани исходил запах лимона и крахмала. Ей все-таки очень не хватало любимого фартука с его замечательными карманами.
Доменика присела на ступеньки и взяла подарок. Это был небольшой золотой медальон. Она внимательно рассмотрела его. Изображение святой Лючии, покровительницы света и зрения, сверкало в лучах утреннего солнца. Доменика аккуратно завернула записку и медальон в лоскуток и убрала в карман фартука. Подхватила пустые ведра и отправилась к променаду, чтобы наполнить их свежей водой.
По дороге она время от времени касалась кармана, ощупывала снаружи, чтобы убедиться, что медальон в безопасности. Показывать подарок и записку родителям или брату она не станет. Она ничего не расскажет даже Амелии Ле Донне, хотя Амелия лучше всех девчонок в Виареджо хранила секреты.
Доменика понимала, что никто в их городке не разделит с ней радость от подарка, полученного от Сильвио Биртолини. Но хотя жители Виареджо с ней не соглашались, она считала своего друга и его мать хорошими и добрыми людьми. На самом деле только тот, кто глубоко верует, помнит, что перед тем, как подарить кому-то медальон, его следует освятить. Как бы тяжело ни приходилось синьоре Вьетро и Сильвио, они сохранили свою веру, и девочка с благодарностью приняла подаренный ими талисман. Отныне Доменика Кабрелли была под защитой святой и в свои одиннадцать лет предчувствовала, что такая защита ей понадобится.
9
ВиареджоНаши дни
Олимпио Роффо припарковал автомобиль перед садом Бонкурсо. Весь день он провел в мастерской, общаясь с ювелирами и клиентами, и теперь с нетерпением ждал горячего ужина и беседы с любимой женой. Из-за ливня на автостраде скопилась уйма машин. Он свернул на боковую дорогу, которая петляла по холмам и повторяла изгиб речушек, ведущих к морю. Туман был таким густым, что пришлось снизить скорость до минимума, и в результате Олимпио ехал гораздо дольше обычного, но у него имелась веская причина не рисковать. Олимпио хотел благополучно добраться домой и сообщить жене отличную новость. Вот уж поистине будет злой рок, если он попадет в аварию, не успев воспользоваться своей удачей. Он заглушил двигатель. Дождь хлестал с такой силой, что из окон автомобиля практически ничего не было видно.
Посветив телефоном, он проверил бумаги из Banca d’Italia[60]. Он только что подписал кредитные документы для нового филиала, который, как он полагал, станет последним большим проектом в его карьере. И, скорее всего, в его жизни.
Он закрыл папку, вложил ее в большой конверт и убрал в портфель. Теперь документы должна подписать Матильда. С заднего сиденья он достал коробку с пирожными. Выбравшись из машины, он устремился к входной двери так быстро, как только мог бодрый мужчина в восемьдесят один год, и в его случае это выглядело впечатляюще.
– Nonno! – Анина обняла деда, вышедшего из лифта, и помогла ему снять промокшее пальто.
– Мой идеальный день стал еще лучше. – Олимпио поцеловал внучку.
– Идеальный? Ты весь промок! – Матильда посмотрела на них с порога кухни и вернулась к плите.
– Но не растаял! – Олимпио повернулся к Анине: – Ты весь день тут пробыла?
– Да, представь! Я выбрала к свадьбе старинные часы, а Nonna мне их не отдает.
– Я с ней поговорю, – тихо пообещал Олимпио.
Анина понесла мокрое пальто и портфель деда в гостевую ванную.
– Значит, тебе уже рассказали историю? – с улыбкой спросил он, когда она вернулась.
Анина кивнула:
– Да уж, Nonna прямо-таки разворошила фамильный склеп.
– Тебя послушать, ты здесь тюремный срок отбывала, – весело крикнула Матильда.
– Вовсе нет, Nonna. Еда у тебя вкуснее. – Анина прошла вслед за дедом на кухню. – Хотя в тюрьме отбирают телефоны, а бабушка как раз забрала мой.
– Но я ведь его вернула, правда? – усмехнулась Матильда.
– Даже не хочу знать, за что тебя наказали, – сказал Олимпио внучке и протянул Матильде коробку с пирожными. – Buon compleanno! – Он поцеловал жену.
– Grazie. – Матильда с довольным видом открыла коробку, наполненную ее любимыми сфольятелле – ракушками из тончайшего слоеного теста со сладкой рикоттой внутри, посыпанными сахаром и политыми медом.
– Мило. Это от Бьяджетти? – Анина заглянула в коробку.
– От кого же еще? Они же моя родня. – Матильда поставила коробку на столешницу.
– Что у тебя с лицом? – спросил Олимпио.
– На нее напала чайка, – поспешила ответить за бабушку Анина.
– Эти птицы от голода бывают агрессивными. – Олимпио осмотрел царапину на щеке жены. – Особенно после того, как туристы постоянно кормили их во время карнавала.
– Я заставила ее приложить мазь, но к врачу идти она наотрез отказалась.
– Ты в своем репертуаре.
– Ничего серьезного не произошло.
– Мама? – Из домофона раздался неестественный голос Николины Тиццы, напугав всех. – Я здесь.
– А мой голос тоже так звучит? – со смехом спросила Анина. – Похоже на громкоговоритель на пляже.
– Олимпио, почини, пожалуйста, эту штуку. Она меня пугает.
– Хорошо, я разберусь. Напомни мне позже. – Олимпио вздохнул.
– Поднимайся, мама, – сказала Анина в переговорное устройство.
Матильда приобняла мужа. Вне зависимости от времени суток шея Олимпио пахла перечной мятой. И борода, и густые седые волосы всегда были аккуратно подстрижены. Рубашка осталась такой же свежей, какой он снял ее утром с вешалки, даже после долгого рабочего дня и ливня.
– Спасибо тебе.
– Что у нас на
