кто за ним стоит, обязательно захочет его отбить. Он наклонился к Валку и прошептал:
— Отправляй голубя в Пинск. Пусть Радзивилл идет к нам со всеми своими силами.
Валк кивнул и удалился исполнять. Гетман еще раз порадовался за своего оруженосца. Какой же толковый парень. Он снова обратился к Вольскому:
— О каком войске ты говоришь? Вот все твое войско, — он обвел руками лагерь, — кто-то лежит под копытами наших коней, а кто-то уже висит на суку, сам видишь!
— Э нет, гетман. Им еще только предстоит встать в наши ряды. С каждой битвой наша армия только множится, скоро мы вас будем грабить и убивать, и ничего нам за это не будет!
Он выкрикнул это с вызовом и угрозой, как будто не он, а кто — то другой стоял сейчас связанный и поверженный среди врагов. «Да он полоумный!» — сделал вывод гетман. Говорить с ним не о чем. Пленника связали и бросили в башню, где сохранился сырой, темный, заваленный землей склеп.
Следующие часы гетман провел, раздавая приказы. Вернуться до темноты в Пинск они уже не успеют, обратная дорога будет еще тяжелее для воинов, измотанных долгим переходом сюда и последовавшей битвой. Придется укрепить лагерь и ждать, когда подойдет Радзивилл со своим войском.
Если этого не случится ночью, утром они выйдут ему навстречу. К вечеру закончился дождь и на землю опустился густой непроницаемый болотный туман, который подсвечивала луна, показавшаяся из-за туч. Солдаты восстановили частокол, очистили ров и снова скрепили между собой телеги, установив на них щиты с бойницами, возле которых теперь посменно дежурили мушкетеры и копейщики. Там же стояли пушки. В лагере развернулись шатры, горели костры, слышались разговоры и смех. Лагерь неприступен, гетман был в этом уверен. Трупы погибших защитников свалили в кучу за пределами лагеря и сожгли, облив маслом. Даже сейчас они еще тлели, разнося тошнотворный запах гари. Повешенные пленники остались висеть на сучьях дуба. В назидание местной черни, думал гетман.
К поздней ночи его сморила усталость. Оруженосец Валк приготовил для него комнату на верхнем этаже каменной башни. Комната была маленькая, холодная и сырая, как монашеская келья, с крохотным окошком. Постель ему сегодня заменит брошенная прямо на каменный пол солома. Гетману было все равно: большую часть жизни он провел в военных походах и часто засыпал в грязи, снегу и даже на поле боя, среди раненых и убитых.
— Мужчина не должен привыкать к роскоши, — наставлял он оруженосца, — комфорт убивает в нем воина, делает добрым и ленивым. Настоящий рыцарь перед битвой должен быть голодным и злым. А к битве нужно быть готовым всегда.
Перед сном он заглянул в склеп к пленнику. Дуб, на котором повесили пленников, низко опустил свои ветви у входа в башню. Один из мертвецов загораживал проход. Отодвинув труп и осветив себе факелом путь, гетман увидел Вольского — тот сидел на земляном полу, прикованный за шею короткой цепью к колу, вбитому в стену. На ноги ему набили деревянные колодки, встать без посторонней помощи пленник не мог.
— Никак пан гетман решил побеспокоиться о моем здоровье? — с улыбкой спросил Вольский, щурясь от яркого света.
— Ты нужен мне живым. В Варшаве предстанешь перед королевским судом.
— А почему же только в Варшаве? А в Вильно? В Витебске? В каждом городе королевства дают солидную сумму за мою голову. Даже святые отцы от Рима до Москвы не прочь со мной побеседовать. В компании палача, разумеется…
— С какой это стати? Ты, никак, заделался иконоборцем? Али гугенотом?
— Святая церковь на западе и востоке предала меня анафеме. Римский Папа и московский Патриарх в один голос называют меня еретиком и дьяволопоклонником. Уж тут-то их мнения сходятся. Но мне на них плевать, я обратился в новую религию…
— Неужто подался к татарам?
— Э, нет. Я молюсь своему богу, самому справедливому. Он не забывает никого из своих детей, приходит ко всем. Имя ему — смерть.
Гетман сплюнул под ноги.
— Ты и впрямь еретик. Я помню тебя молодым…
— А помнишь Сеченского, гетман? — прервал его Вольский. — Тогда мы с тобой были на одной стороне. Помнишь, как его казнили? Как он проклял нас всех, обещая вернуться? Тогда я не обратил внимания на его слова. Я был молод, красив, я был отважным благородным рыцарем, блистал на балах и турнирах. Юные девы истекали соками, мечтая о моих ласках. А потом я подался в наемники. Я воевал за того, кто больше даст. Меня ранили десятки раз.
Каждый оставлял на моем теле отметину: немецкие рыцари, бунтующие холопы, королевские солдаты, янычары и башибузуки, ратники московского царя, казаки и татары. Подо мной однажды убили коня, он рухнул и сломал мне ногу, с тех пор я хромаю. Один мадьярский рыцарь выбил меня из седла, сломав мне спину, с тех пор я горбат. Но я все еще жив. Я бывал во многих застенках, там я молил о смерти. В Варшаве меня пытали водой, в Вильно каленым железом, в Бранденбурге поднимали на дыбу, в Москве рвали ногти. Палач в Данциге выжег мне глаз раскаленным кинжалом. Рядом стоял священник — инквизитор и молился за мою бессмертную душу. Но я жив. Зачем, спрашивал я себя. Зачем я живу?..
Гетман слушал молча. Вольский сидел неподвижно, запрокинув голову назад. В тусклом свете факела он был мало похож на человека.
— Помнишь Сеченского, гетман? — снова спросил он. — Он-то нас всех хорошо запомнил. Всех, кто стоял тогда на поле возле его эшафота. Я только недавно это понял, когда присягнул своему королю. Ты тоже скоро будешь с ним, никто не может ему противиться…
— Ты ополоумел, — ответил гетман. — Ты встретишь свою смерть на плахе или на костре. Это я тебе обещаю. Тогда ты пожалеешь, что до сих пор оставался жив.
Оставив пленника, гетман поднялся к себе. Валк подал ему скудный ужин, который приготовил на костре, разведя его прямо на каменном полу комнаты. Они быстро поели, гетман завалился спать. Ему снился качающийся на веревке мертвец. На плече его сидел огромный черный ворон и клевал его в глаза. На их месте зияли рваные кровавые дыры. Мертвец улыбался.
Гетман проснулся в холодном поту от того, что кто — то тряс его за плечо. Рядом стоял Валк, его верный оруженосец.
— Беда, гетман, лагерь вот-вот возьмут!
— Почему заранее не разбудил?!
Он вскочил и потянулся к оружию.
— Это началось внезапно, они будто из-под земли явились!
Гетман застегнул пояс с мечом и бросился к окну, откуда раздавались
