присяга; она необходима для нашей безопасности, право сильного делает ее законной, жители желают ее выполнить, недостает для того только формулы и приказания».
Необходимо, впрочем, оговориться: все эти рассуждения, нравственное качество коих говорит само за себя, были писаны ранее приведенного пред сим письма барона Геера. Если бы это последнее было известно Спренгтпортену, то вероятно он умолчал бы о депутатах, которых сам де-Геер не признает, также как и о том, что гр. Буксгевдену говорено было им о присяге, — чего не признают ни тот, ни другой; но разумеется он нашел бы что-нибудь иное, равносильное. Это было тем легче, что для него присяга, т. е. клятва в верности, обет на жизнь и смерть, была «такая простая вещь», — приказать, и будет исполнена. Но повторенные де-Гееру приглашения к присяге со стороны губернатора — разве не были те же приказания, только в вежливой форме?
Приведенные объяснения Спренгтпортена были одним из последних отголосков полемики, тянувшейся между ним и Буксгевденом. Первый, как из всего изложенного видно было, решительно ничем на деле не выражал содействия и помощи последнему, хотя и твердил гр. Румянцеву о своем усердии. Мало того, он. старался подорвать доверие к главнокомандующему не только в Петербурге, но и на месте. Его ходы в этом направлении побудили Буксгевдена написать Румянцеву из Гельсингфорса:
«Господин генерал барон Спренгтпортен, отправившись отселе, слышу объезжает ныне деревни, и вырывает, так сказать, самые пустые жалобы, дабы доводить их без сомнения дальнейшему сведению и тем беспокоить начальство».
Но граф Буксгевден был настолько мужествен, что, не взирая на несомненное значение, которое Государь и люди ему близкие давали Спренгтпортену, категорически объявил ему, что прекращает всякие с ним препирательства, как письменные, так и словесные о предметах не ведущих прямо к цели, указанной высочайшею волей. Спренгтпортен с своей стороны известил Буксгевдена, что ему не остается ничего более, как дать отчет в своих действиях непосредственно Государю, в надежде что Его Величество найдет его влияние на дела родной ему земли, бывшей издавна предметом его забот, не настолько проблематичным, как находил их главнокомандующий. В этих без сомнения видах он желал подготовить графа Румянцева последовательными письмами.
Русские войска оттеснили уже шведов от Тавастгуса и Таммерфорса и гнали далее к Вазе; отряд Багратиона готовился занять Або; осажденной крепости Свартгольм предстояла близкая сдача; сам главнокомандующий руководил в Гельсингфорсе осадою Свеаборга. Говоря графу Румянцеву о движении наших войск на Або, Спренгтпортен пояснял:
«Скоро мы будем хозяевами в стране, которая собственно уже и принадлежит нам по дружественному расположению её жителей. Остается решить: что же мы будем с ней делать? Когда и как собрать депутатов? Кто будет от имени Государя совещаться с ними? Инструкции на этот предмет и пр. и пр. Для всего этого не могу-ли я возвратиться на некоторое время в Петербург, воспользоваться вашими указаниями, доверить вам мои мысли, наконец изложить систему, которая должна быть основана на началах более прочных, нежели те, которые устанавливались здесь на почтовых. Надеюсь что вы удостоите меня ответом прямо на Тавастгус. Полагаю, что здоровье позволит мне через два дня продолжать путь. У меня хватит времени сделать поездку и вернуться в Або, пока моя особа будет там нужна. Здесь (в Гельсингфорсе) цедят воду. Время для чего-нибудь более серьезного пропущено; я нахожу даже присутствие главнокомандующего более нужным в Або, чем здесь: все, что нужно, могут вести технические офицеры, понимающие более его. Но когда все колонны, направляющиеся к Ботническому заливу, придут на место, и между правым крылом в Вазе и левым в Або будет линия позиций более 400 верст, — нужна голова, чтобы иметь все в соображении. А главная квартира здесь…
«Итак я жду, граф, с нетерпением вашего ответа, или вернее ваших приказаний, в Тавастгусе. Государю надо знать вещи в их истинном свете, и вам, граф, и мне, и стране… Как идут теперь дела? Никто не на своем месте, а мои обязанности не могут идти далее разуверения людей, между которыми плодят ежеминутно неудовольствие противоречиями начальства; и все это от гордости и эгоизма тех, кто в дела мешается единственно для того чтобы придать себе больше веса, а вовсе не ради пользы дела».
Эти инсинуации были написаны 3-го марта, а лишь за три дня (28-го февраля) он же, Спренгтпортен, писал графу Румянцеву: «мне приятно повторить, что умы везде располагаются в нашу пользу».
Через два дня Спренгтпортен повторял уже графу Румянцеву просьбу об ответе на предыдущее письмо. — «Сегодня, писал он, — отправляюсь в Тавастгус, пользуясь отсутствием графа Буксгевдена, который должен был уехать вчера ночью в Ловизу,[19] — желаю удалиться из главной квартиры с некоторым, хотя наружным приличием(?). Там буду ожидать приезда моего адъютанта, который, надеюсь, привезет мне ваши приказания. Я не могу оставаться здесь без того, чтобы не компрометировать дело которому служу, интерес службы и мое личное достоинство (la cause que je sers, lintérêt du service et ma propre dignité). Избавьте, если находите нужным, нашего доброго Государя от неудовольствия знать все подробности недоразумения, столь вредного для его службы; предоставляю это вашему усмотрению. Но пусть Его Величество по крайней мере знает, что лишь по моей к нему привязанности, а также к моему отечеству, мог я подвергаться всем тем неприятностям, которые испытал со времени приезда к графу Буксгевдену».
Этот последний с своей стороны еще ранее категорически заявил графу Румянцеву, что Спренгтпортен «требует постоянного соучастия в воинских операциях», на что главнокомандующий «не мог согласиться, предполагая неуместным, чтобы в занимаемой войсками Его Императорского Величества стране средоточие верховной власти, особливо же над войсками, разделяемо было». Он даже представлял усмотрению министра: не может ли пример барона Спренгтпортена иметь вредных и для воинских операций последствий? «Таким образом, кажется мне, — писал он при другом случае, — что дело начатое военною рукою должно и в окончании своем водимо быть одними и теми же правилами». — Вскоре терпение Буксгевдена однако совершенно истощилось и он написал настоящий против Спренгтпортена обвинительный акт, который кончался так: «Я уверен, что ваше сиятельство напоены известною всем ревностью вашей ко благу государства, согласитесь со мною, сколь нужно в настоящем положении моем удалить, что может только мешать течению нашему к нашим пользам. Посему покорнейше прошу вас, милостивый государь, довести сие до Государя Императора и исходатайствовать высочайшее Его Императорского Величества соизволение, дабы я с сей стороны был развязан» [20].
Желание Буксгевдена и Спренгтпортена, одного — отделаться от навязанного советника, другого — вернуться в привольную сферу петербургской жизни и, прибавим,
